Такой же предатель, как мы - [9]

Неторопливо и рассеянно, явно намекая, что ей помешали, Наташа подняла голову и отвела волосы с лица. Перри только успел подивиться ее красоте, а девушка уже вновь погрузилась в чтение.

— Стесняется, — объяснил Дима. — Не любит, когда я ей кричу. Видишь книжку? Это Тургенев. Известный русский писатель. Мой подарок. Она хочет книжку — я покупаю. Ладно, Профессор, твоя подача.

— И с тех пор я стал Профессором. Сто раз ему говорил, что я не профессор, но он не слушал, поэтому я сдался. Через пару дней меня весь отель звал Профессором. Чертовски странно это слышать, особенно когда ты решил вовсе бросить преподавание.

Меняясь сторонами при счете 5:2, Перри с облегчением заметил, что Гейл отделалась от настырного Марка и уселась на верхней скамейке, меж двух маленьких девочек.

Игра шла в хорошем темпе, сказал Перри Люку. Не самый лучший его матч, но тем не менее — по крайней мере, пока он играл вполсилы — смотреть было весело и интересно (если предположить, что зрители пришли сюда развлечься, в чем Перри сомневался: все собравшиеся, кроме близнецов, сидели как на молитвенном собрании). «Играть вполсилы» в представлении Перри значило не набирать темп, принимать мячи, идущие на вылет, и отбивать, не особенно заботясь о том, где приземлится мяч. Учитывая разницу между противниками — в возрасте, опыте и подвижности, если уж говорить честно, — которая теперь стала очевидна, единственной заботой Перри было сыграть достойно, не лишить Диму самоуважения и наконец позавтракать с Гейл. По крайней мере, так он думал до тех пор, пока они вновь не поменялись сторонами. Дима цепко ухватил его за плечо и сердито прорычал:

— Ты, мать твою, меня обижаешь, Профессор.

— Что-что?

— Тот мяч шел на вылет. Ты это видел, но все-таки его взял. Думаешь, я старый жирный сукин сын? Думаешь, я тут сдохну, если ты не будешь меня жалеть?

— Мяч попал бы на линию.

— Профессор, если мне что-то надо, то я, блин, это получу. И не смей со мной нежничать, ты слышал? Хочешь поставить тысячу баксов? Чтоб было поинтереснее.

— Нет, спасибо.

— Пять тысяч?

Перри рассмеялся и покачал головой.

— Струсил, да? Струсил, поэтому не хочешь пари.

— Наверное, вы правы, — согласился Перри, все еще ощущая хватку Димы на левом плече.

— Британия побеждает!

Крик разнесся над кортом и замер. Близнецы нервно рассмеялись в ожидании взрыва. До сих пор Дима терпел их выходки. Теперь он решил, что с него хватит. Положив ракетку на скамью, он поднялся на трибуну, подошел к мальчишкам и ткнул пальцем чуть ли не в самые их физиономии.

— Хотите, чтоб я снял ремень и вас выдрал? — поинтересовался он по-английски — вероятно, ради Перри и Гейл.

Один из мальчиков ответил на английском — произношение у него было куда правильнее, чем у отца:

— На тебе нет ремня, пап.

Это было последней каплей. Дима с такой силой ударил сына по щеке, что тот чуть не свалился со скамьи. За первым ударом последовал второй, столь же громкий — близнецы получили поровну. Гейл невольно вспомнила, как ее амбициозный старший братец однажды отправился охотиться на фазанов со своими богатыми приятелями. Гейл терпеть не могла эту забаву. Но в тот день она была рядом с братом, когда он уложил по фазану «справа и слева» — то есть из обоих стволов.

— Меня поразило, что они даже не попытались уклониться. Просто стерпели, — сказал Перри, сын учителя.

Но самым странным, по словам Гейл, было то, что сразу после этого возобновилась дружеская беседа.

— Хотите, чтоб Марк поучил вас играть в теннис после матча? Или пойдете домой с мамой учить закон Божий?

— Теннис, папа, — сказал один из близнецов.

— Тогда не галдите тут, иначе никакого мраморного мяса на ужин. Хочешь вечером мраморное мясо?

— Конечно!

— А ты, Виктор?

— Да, папа.

— Тогда, если охота пошуметь, хлопайте вон Профессору, а не вашему бестолковому папе.

Дима по очереди заключил сыновей в медвежьи объятия, и матч продолжился без дальнейших инцидентов.

Потерпев поражение, Дима вел себя до неприличия подобострастно. Он не просто был любезен — он проливал слезы восхищения и благодарности. Сначала он прижал Перри к своей могучей груди — тот был готов поклясться, что она каменная — и троекратно расцеловал по русскому обычаю. Тем временем по лицу Димы — на шею Перри — продолжали градом катиться слезы.

— Честно играешь, Профессор, слышь? Настоящий английский джентльмен, как в книжках. Ты мне нравишься, слышь? Гейл, идите сюда. — Он обнял ее еще более почтительно — и, слава богу, осторожно. — Вы уж позаботьтесь об этом сукином сыне, Профессоре, слышите? В теннис он играет классно. Ей-богу, настоящий джентльмен, профессор честной игры, слышите? — Дима повторял это, как некое заклинание собственного изобретения.

Затем он отвернулся и раздраженно зарычал что-то в мобильный телефон, который поднес ему светловолосый охранник.

Зрители медленно покидали корт. Девочки захотели обнять Гейл на прощание, и та охотно подчинилась. Один из сыновей Димы, проходя мимо Перри, лениво произнес с американским акцентом: «Круто играешь, старик». Щека у него все еще была красной после удара. Красавица Наташа влилась в процессию, с книгой в руке. Большим пальцем она заложила книгу на том месте, где ей пришлось прерваться. Замыкала шествие, под руку с мужем, Тамара, ее огромный православный крест сверкал на солнце. После утомительной игры Димина хромота стала еще заметнее. Он шел, точно в бой, расправив плечи, выпятив грудь и задрав подбородок. Под бдительным надзором телохранителей русские спускались по извилистой, выложенной камнем тропинке. Позади отеля ждали три микроавтобуса с черными окнами. Марк покинул корт последним.