Такой смешной король! Повесть 2: Оккупация - [80]

В батальоне, когда Алфред вернулся с Сырве со своей командой, его ждала записка от фельдфебеля Сула из второго батальона самообороны, квартировавшегося теперь в центре города в древней ратуше. В записке фельдфебель сообщал, что имеет сведения о сестре Алфреда, Сесси…

— Бери свой грузовик и мотай, — сказал ему Сула коротко, когда они вышли из ратуши, где Сула — мужчина сорока лет, с чёрными глазами на сердитом худощавом лице, говорить не стал, — ты её найдёшь в бараках, не доезжая до Медвежьего Озера. Теперь они пусты… Там поодаль сарайчик… в нём она. Немцы стреляли… всех ликвидировали. Это из-за того барона или графа Стауффенберга казни. Мне только её одну дали потащить в сарай… потому, что твоя сестра. Можешь похоронить. Но чтоб никому…

И мчится грузовик Алфреда по Сухоместовому шоссе в направлении Звенинога. За рулём Алфред в форме самообороны, с ним рядом пожилой священник лютеранской церкви. В кузове, укрытом брезентом, едет Сесси в некрашеном гробу, — который Алфреду удалось сколотить на скорую руку. Он её помыл не помыл, не до того. Как подобрал её, кровавую, с кучи опилок в сарае, так теперь и едет…

У ворот хутора Сааре грузовик постоял недолго, и вот он катит дальше через Смолоспусковой лес в сторону Святого леса, где кладбище и похоронены все умершие на острове члены семьи Рихарда. Теперь Сесси в кузове уже не одна, компанию ей составляет старый серьёзный крестьянин, рядом подпрыгивают лопаты, кирка в Святом лесу не понадобится — земля здесь добрая, мягкая, даже не земля, а больше песок, и только на такой почве, на таком золотистом песке и способны расти столь гордые прямые и высокие сосны, какие растут в Святом лесу, где они день и ночь беспрестанно шумят, обдуваемые со всех сторон ветрами.

Тихо похоронили здесь Сузанну Рихард — нежную молоденькую девушку с маленьким носиком, который обожал иногда кусать Его Величество Король Люксембургский.

Потом Алфред остановил грузовик на шоссе в том месте, откуда шла дорога до Звенинога, и молча распрощался со старым крестьянином.

— Про мать узнай, — только и сказал Юхан тихим спокойным голосом и пошёл неторопливо прочь.

А Алфред гнал свой грузовик обратно в Журавли. Да, конечно, необходимо установить, что с Ангелочком, где она. Гравий и камни со свистом выпрыгивали из-под колёс грузовика, били по ветровому стеклу, но Алфред словно не видел и не слышал этого, он опять крепко задумался. Священника клонило ко сну.

Глава XIV

Алфред включил фары после того, когда, задумавшись, чуть было не наехал на чью-то повозку, вернее лошадь, которая испуганно шарахнулась с дороги и потащила за собой телегу с седоком. Мужчина или женщина, Алфред даже не заметил, всё это осталось уже позади. Священник даже не проснулся. «Короля всё-таки надо будет отправить на Большую Землю», — решил Алфред про себя. «Не сообразил спросить: кто распоряжался, кто командовал расстрелом?» Почему-то в этой роли ему представлялся Майстер, этот плотный, крепкий немец. Правда, на острове расстреливали и раньше, но кто? Никто не знает. Расстреливали, наверное, и самообороновцы из второго батальона, они несли охранную службу. Но не весь же батальон и кто конкретно? Теперь он знает хоть фельдфебеля Сула. Но что, собственно, отсюда следует?

Алфред чувствовал себя настолько скверно — порою казалось, что он не чувствует уже ничего. Он понимал не понимал, а скорее всего, инстинктивно… Нет, нет — не осознавал, а словно осязал, что вся его жизнь пошла кувырком, да что там кувырком — она пропала! Причём в том, что она пропала, в этом не было никакой логики. Судьба? Да кто дал право судьбе уничтожить его жизнь?! В чём он был не прав? Что поступил служить в самооборону? Ну, а если бы он поступил в сорок первом в истребительный батальон — был бы он прав? Теперь бы его за это расстреляли немцы… Или, если бы он скрылся, расстреляли бы или преследовали его семью. Он поступал так, как ему диктовали обстоятельства, хотя, ей-богу, ни истребительный батальон, ни самооборона ему не нужны — к чёрту их обоих! Мать в тюрьме, сестру только что похоронил. Мать…

Алфред осознал, как бессилен ей помочь, единственная надежда, что ввиду её возраста немцы её не расстреляют, пока он служит в этой проклятой оборонной службе. А фронт приближался, и Алфред догадывался: как только русские возьмут Нарву, немцы скатятся с Прибалтики, и только тогда старуху освободят. Но чтобы её не шлёпнули, как Сузи, Алфреду надо выполнять наказ матери: служить верой и правдой, поскольку всякая власть от бога. А служить стало тошно, хоть вешайся. Только мёртвые фельдфебели не сохранят жизни даже старухам. Значит, даже вешаться нельзя. Вот выйдет старуха из тюрьмы и вешайся сколько хочешь. Что другое ему ещё остаётся: ведь и русские, а тем паче свои, которые с ними придут, с ним всё равно разделяются.

Но кто дал право Судьбе так распорядиться его жизнью? Он преступен? Единственно перед Хелли он чувствует себя виноватым, и не из-за того, за что она его осудила, а за измену ей с Земляникой. Но и здесь: каким чёртовым законом определено, что он должен спать с женщиной, которую не хочет? Правильнее спать с женщиной так, как с Земляникой, хотя, он понимает, что и её не любит — дура она, если по-честному, никогда он на такой не женится. Не мог бы. Но его не надо заставлять ложиться с нею в постель. С Хелли же он себя заставлял. Он Землянику даже не уважает, нет, он уважает Хелли, но спать хочет с Земляникой, а раз так — отстаньте от него, он не обязан ради каких-то понятий морали притворяться тем, кем быть не может. Но за отношение к женщинам русские его не повесят — это его дело, с кем он спит, а вот за службу в самообороне — тут другое. Но ради чего, ради кого он поступил на эту службу? И почему перед одними чужаками он должен отвечать за свои взаимоотношения с другими… чужаками?