Такой нежный покойник - [6]

– Ха-а, ха-а, – ответило ему эхо.

– Я имею в виду, конечно, пир духа, если кто подумал не то… – Он отцепился от гроба, только чудом не опрокинув последний, и, с трудом удержав равновесие, попытался придать лицу выражение скорбной значительности.

Затем Семён вытянулся по стойке «смирно» и, взяв под несуществующий козырёк, зачем-то встал в караул.

Но лицо его спокойным оставалось недолго. Оно вдруг сморщилось, как резиновое, и из глаз, точно у клоуна в цирке, брызнули слёзы.

Следующим номером оказался категорически несоответствующий моменту зевок – рот его судорожно раскрылся и никак не хотел захлопываться.

Семён неимоверным усилием воли всё-таки заставил себя закрыть рот.

Глубоко вдохнув носом воздух и заполнив им все лёгкие, он задержал дыхание – в течение нескольких секунд ему удалось не произвести ни звука. Потом, как учила йоговская дыхательная гимнастика, попытался спокойно выдохнуть, и не смог – воздух отказывался возвращаться наружу. Сенька почувствовал себя как ныряльщик, ушедший на слишком большую глубину, не рассчитав возможности своих лёгких: глаза его от усердия выпучились, лицо мучительно покраснело. Он жестами попытался объяснить присутствующим, что с ним происходит, и позвать на помощь – ему нужен был хороший хлопок по спине. Но все, похоже, решили, что этот идиот продолжает свою оскорбительную для всех присутствующих, включая покойника, буффонаду. Сенька в отчаянии сделал пару приседаний, потом постучал себя кулаками по грудной клетке, пытаясь снять спазм, – со стороны это выглядело неким подобием папуасского танца.

Бомж в кашемире внезапно отделился от толпы и полез на возвышение.

Первым делом он въехал Сеньке между лопаток, в результате тот громко икнул и со свистом выпустил наконец из лёгких воздух. Больше дышать он не осмеливался и, в детском испуге запечатав себе обеими ладонями рот, застыл в полном оцепенении, совершенно не понимая, что ему делать дальше.

– Что творим, россияне! Кого погребаем?! – взвыл смрадный гаер. – Предлагаю в его честь битву на фаллосах! – обратился хулиган к присутствующим. – Есть желающие?!

* * *

По рядам прошёл шорох, и послышался многозначительный кашель.

Батюшка, с кадилом в руке смиренно ожидавший своей очереди в «последнем действе», от ужаса скосил к носу глаза и даже чуть пригнулся, стараясь стать незаметнее, только бы это отродье не обратилось к нему со своим гнусным предложением. «Отродье» же только и сделало, что кратко глянуло в его сторону, и у святого отца случился острый приступ «медвежьей болезни», отчего ему пришлось срочно покинуть помещение.

– А ты, клоун? – повернулся богохульник к Сеньке. – Готов сразиться? На фаллосах? Как на саблях!

Сенька, не отнимая рук от лица и испуганно вытаращив глаза, отрицательно покачал головой.

– Ну и зря! Зрелище могло бы быть ослепительным! Уверен, дамы бы подивились. И я тут вижу парочку достойных. Дам, в смысле. Из тех, кто берет чашечку двумя пальцами, оттопырив мизинчик, а фаллос-тта – двумя руками, с захватом. Нууу!!. – опять взвыл ряженый опереточным голо сом. – Не стесняйтесь! Возможность – из редких!

– Да что ж это такое, – раздался в толпе присутствующих чей-то негодующий голос. – Забыли, где находитесь?! Это же Божья обитель! Человека в последний путь провожаем!

– А я о чём?! Так как неизвестно ещё, как ТАМ встретят, проводить-то уж точно надо с почестями!

Гадкий тип вдруг вложил крендельком два пальца в рот и свистнул пронзительно и переливисто.

Затем хлопнул в ладоши, отбил, как только что Сенька, ритм на груди и на ляжках и пошёл вприсядку, далеко вперёд и в стороны выбрасывая ноги, подмигивая и корча рожи. При этом он умудрился разинуть огромную красную пасть, полную золотых зубов, и, неприлично трепеща языком, заверещал дурным голосом на всё помещение:

Эх, яблочко, да с голубикою,

Подходи, быдляк, глазик выколю.

Глазик выколю, другой останется,

Чтоб видал, говно, кому кланяться.

В толпе кто-то свистнул в ответ.

Все мыслимые рамки приличий были нарушены – похороны таки превращались в балаган.

У вдовы выступили на глазах слёзы возмущения. Леночка хохотала в голос.

Сенька, всё ещё торчавший рядом с гробом на возвышении, обведя собравшихся затравленным взглядом, взмахнул руками, как бы пытаясь ухватиться за пустоту, но вместо пустоты схватился за собственную голову и ринулся сквозь толпу прочь, на воздух.

Вслед ему вылетел ботинок.

* * *

На дворе загибалось лето. Казалось, пыльный август надоел уже сам себе и вовсю заигрывал с тучками, пытаясь уговорить их пролиться. Небо было затянуто дымкой, и солнце висело на нём катарактным глазом.

Маленький дворик при церкви, посыпанный гравием, с пожухлыми цветами по периметру зелёной ограды, выглядел вполне запущенным. Скамейка в дальнем углу, прямо под открыточной берёзкой, была пуста, если не считать пары голубей, топтавшихся на её спинке и уютно гугукавших. Перед Сенькиным носом беззаботно трепетала слюдяными крылышками стрекоза.

Всё выглядело таким мирным и невинным, таким несоответствующим происходящему в этот момент в церкви и его, Сенькиным, душевным терзаниям, что почудилось ему, будто спал он и видел дурной сон. А теперь вот очнулся в этом мирном дворике, присел на лавочку и с улыбкой вспоминает этот глупый подростковый кошмар, свою идиотскую речь и тело в гробу, неподвижное и такое чужое.