Такой нежный покойник - [51]

В стране радикальных сломов ломается порог восприятия. Даже язык русский изменился. И дело даже не в том, что люди стали не только говорить, но и думать матом, а в том, что и язык оказался на грани нервного срыва – истеричный, параноидальный, он выражал состояние общества. Новояз в качестве разговорного языка годился для пользования в тюрьме или психушке, а им пользовались в быту – от Думы до семьи.

Воистину, умом Россию не понять (её жители в своей массе им не пользуются), а другим местом, как сказал сатирик, очень больно.

«А дурака учить – только портить», – гласит русская народная пословица.

Во всех дореволюционных энциклопедиях есть статья «Нравственное помешательство».

«НРАВСТВЕННОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО – психическая болезнь, при которой моральныя представления теряютъ свою силу и перестаютъ быть мотивомъ поведения. При нравственномъ помешательстве человекъ становится безразличнымъ къ добру и злу, не утрачивая, однако, способности теоретическаго, формальнаго между ними различения. Неизлечимо».

* * *

Похоже? Очень!

Кроме Кости, отдушиной для Лёшки была переписка с Сенькой по электронке.

Конечно же он пытал его по поводу иммиграции – ему это было слишком важно.

«Чего я тут только не навидался, – писал Сенька, – с какими экзотическими экземплярами не сталкивался! Ничего не может быть страшнее экзистенциальной ненависти к своей стране. Своей Родине. Уже хотя бы потому, что её, в отличие от жены, например, нельзя поменять. От неё нельзя даже отречься – даже уехав, поменяв паспорт, язык, окружение и привычки, какими-то рудиментарными инстинктами будешь бесконечно сознательно-бессознательно возвращаться к ней всё снова и снова. Это проклятие, нависшее над любым иммигрантом, независимо от его уровня культуры. Вернее, пропорционально зависимо – чем выше культура, чем независимее мысль, тем тяжелее осмысленные страдания индивидуума. И здесь не спасает даже апокалиптическое “чем хуже – тем лучше” – срабатывает глубокий, на генном уровне, бессознательный инстинкт. Многие пытаются спастись работой, мыслью о том, что для детей уже эта, другая, страна станет родиной, но всё равно я не видел ни одного счастливого иммигранта. Благополучных – полно, счастливых – ноль.

С другой стороны, отсюда, на расстоянии, особенно видно, как “пизТец” (так выражаются в Сети) разгулялся по стране. Людей жалко, тех, кто в “празднике жизни” не участвует. У нас тут в Силиконке полно бывших соотечественников, им родственники пишут из всяких забытых богом провинций – там живут на хлебе с картошкой и водке. И полная безнадёга. И это при заоблачных ценах на ОБЩЕроссийский газ и нефть. К тому же полная покорность, злоба выливается только на близких или на случайно подвернувшихся под руку – тут и прибить могут. Потом раскаяться. Потом опять прибить, да посильнее…»

И Лёшка понимал, что никаким злорадством или попыткой оправдания своего отъезда здесь и не пахло – он слишком хорошо знал Сеньку с его жалостливостью и старомодной любовью к людям.

В ответ Лёша сочинил ему небольшой трактат, навеянный фольклором.

ПИЗТЕЦ (родимый, метафизический)

Да, Сэмэн, у нас тут – пизТец. Но это, видишь ли, такой как бы фоновый пизТец. Привычный, родной и даже местами любимый. Не разовый, исполненный трагизма ПизТец, который случается или приходит-уходит, а перманентный, который всегда с нами. Такой пизТец не откуда не приходит, он тут абориген, раньше нас поселился, всегда был и вовеки пребудет. Ещё и пращуры наши не родились, а пизТец уже витал незримо средь родных берёз. Так что не он к нам пришёл, а мы к нему, с тех пор и живём вместе. Он к нам частенько по-соседски заходит в гости, то к одному, то сразу ко многим. И не выгонишь – он тут хозяин на этой земле.

Мы им, между прочим, даже гордимся – мол, такого пизТеца, как у нас, ни у кого нету. Вот у вас там, Сэмочка, всего лишь жарко, долина, математики с программистами, а у нас – сам пизТец. При здешнем климате жара и математики не приживаются, а пизТец цветёт и колосится. ПизТец – он зверёк пушной, ему тут уютно. Если Великий Устюг – родина Деда Мороза, то Россия – родина пизТеца.

А выглядеть он может по-разному: ПизТец гламурный, ПизТец провинциальный и ПизТец виртуальный, ПизТец интеллигентный, TV-ПизТец – и так далее, до дурной бесконечности.

И потому у кого-то может быть демократия, страна равных возможностей, диктатура, социализм или олигархия, а у нас один государственный строй на все времена. И строй этот – ПизТец. У кого-то кризис, экономическая депрессия или сырьевая катастрофа, а у нас всё он, родимый, ПизТец. «Ну, что у нас в экономике? – «Да пизТец!» У кого-то царь, король, император, президент, премьер, парламент или сенат, а у нас персонифицированный ПизТец на троне. И как бы он на рожу ни выглядел и как бы ни назывался, должность его и суть все те же – пизТец. «Ну как тебе новый президент?» – «Да пизТец!» У кого-то землетрясение, наводнение, ураган, тайфун, смерч, а у нас – опа! – опять он! И мы его именуем уже чисто для статистики – Чернобыльский пизТец, ну, или там Курский ПизТец, ПизТец на Дубровке – чем страшнее, тем привычней, роднее. Ведь внутри всегда знаем, что это всё тот же, родной ПизТец заходил. «Ну что там опять случилось?» – «Да пизТец!» Мы его всегда ждём и не удивляемся и даже говорим удовлетворённо: «Ну, давно пора было. Я ж говорил, что он вот-вот придёт!» И будь у него хоть истинно арийское белесое рыло, хоть монголо-татарское немытое мурло, хоть иудейский коварный профиль, не говоря уж об исламистском фанатичном огне в глазу, мы его узнаём сразу и безошибочно. «А, это ты, родной, опять пришёл? Ну заходи, хули… Какой ни есть, а свой, привычный».