Такова твоя жизнь с печальным концом - [2]

Через два года Нехама начала развешивать по стенам фотографии, которые вырезала из журналов, в основном — фотографии шотландских детей. Она также принесла куклу, которую получила вместо бутылки вина в подарок на Новый год.

Рабинович заметил, что Нехаме становится труднее наклоняться, и как округлился ее живот. Ночью она стала бояться, что потеряет и этого ребенка, но Рабинович сказал ей: «Смерть — это не заразная болезнь». Ему льстило, что она хочет выносить его ребенка.

Перед тем как отправиться на работу, Рабинович написал записку, что в 7.30 вечера будет ждать ее на берегу моря в кафе Нусбаума. Когда она пришла, он сказал:

— У меня хорошо идут дела в «Тнуве», неплохая зарплата, я купил несколько акций, и мы подзаработали.

— Будет трудно, — ответила Нехама.

— Возможно, и все-таки…

В конце концов она согласилась и заказала пиво, что делала очень редко. Он заказал водку и сказал:

— Смотри, какая ты удивительная. Внутри тебя действительно может оказаться еще чудо.

Они выглядели безмятежно спокойными, как будто тот глухой страх оставил их, а ночью пришли соседи, и они все вместе пили водку и рассказывали шутки о своих боссах.

Нехама пила и вторую ночь и рассказывала, как она хотела поехать в Бельгию, поскольку ее муж был бельгийцем, но ее затолкали в поезд и отправили в Палестину.

— Не думала я, что захочу родить еще одного еврейского ребенка, — говорила она, — а сейчас у меня есть Рабинович, на свадьбе которого я была дважды: в первый раз с его первой женой, а второй раз — сама жена. И у нас еще будут дети, у которых с первого дня будут пять мертвых братьев и сестер.

Когда она попыталась в ту же ночь рассказать ему о первом муже, Рабинович включил радио точно к началу новостей, и выглядел очень увлеченным тем, что слышал. Нехама пошла на кухню выпить чашку горячего молока и больше не пробовала говорить о бывшем муже.

У них родилось два ребенка с разницей в полтора года. Старшая была девочка. Рабинович получил выплаты, и они переехали жить в Ход а-Шарон[3]. Он развел большой палисадник и установил качели. Поздно вечером перед сном он пересчитывал свои розы. Он боялся, что придут украсть их у него.

Когда девочка заболела, Рабинович сидел у ее постели в «Хадассе» семь дней.

Нехама приносила ему чай и пироги, но он к ним не прикасался. Врач сделал ему укол успокоительного, а когда он проснулся, сразу вскочил и побежал к кровати дочери. Он стал раскачивать ее, как в колыбели, пока сестры не вывели его наружу. Уже в дверях Рабинович сказал девочке:

— Как-то ты запуталась в колючем кусте, но не закапризничала.

Он увидел, что Нехама стирает слезу и убирает платок в сумочку. Рабинович почувствовал, что жена нуждается в нем, и приблизился к ней. Они сидели вместе, тесно прижавшись друг к другу, почти слившись в одно целое, до 6.20 утра, пока не вышел врач и сказал, что девочка умерла.

На кладбище не устраивали никакой церемонии. Мальчик плакал на могиле сестры, а Рабинович и Нехама стояли рядом, не касаясь друг друга. Муж потянулся и взял ее за руку, а другой рукой обнял сына. Потом он сказал:

— Однажды мы сидели под мостом, немцы были над нами, и дочка заплакала — я ее возненавидел за это, но немцы не услышали.

Нехама бросила в могилу куклу, которую получила в подарок на Рош а-Шона, хотя Рабинович не был уверен, что она получила ее в подарок.

Мальчик называл себя Рони, но они звали его другим именем. Рабинович преуспевал на работе. Его повысили в должности, и он уже фигурировал в анекдотах как босс. Он успешно инвестировал деньги и всегда был погружен в расчеты. Иногда он вдруг говорил: «Нехама, сейчас 5.22», и тогда она понимала, насколько он напуган, и спешила сварить ему кашу и покормить его с ложечки как ребенка. Мальчику на такие вещи не давали смотреть. По мере того как жизнь шла, они становились все более близкими, будто было какое-то общее тяжелое бремя и одновременно воздаяние за что-то, что они не называли вслух. Какие-то необычные прилагательные и глаголы были чужды манере их речи. Обсуждая хороший фильм, они пользовались словами, которые не несли ни оценок, ни суждений. Когда Рабинович говорил своему рабочему, что тот «работает», последний понимал, что босс его хвалит, и радовался.

Когда Рони пришло время идти в армию, Нехама пошла к старшему офицеру по призыву. Тот спросил ее, почему она против, чтобы сын служил в боевых частях, у него ведь хорошие данные, нет погибшего брата, и он не сирота. Все, что Нехама могла сказать, — нельзя так поступать с Рабиновичем. Однако она сама знала, что не эти слова хотела произнести, поэтому не рассердилась на офицера, когда тот вежливо и с явным сожалением отказал ей.

Она опасалась того, что снова начнет происходить с ней во сне, но еще больше тревожилась за мужа, который в последнее время говорил только о политике и деньгах, а по ночам подсчитывал, на сколько процентов возрастет инвестированный капитал. Каждые шесть месяцев Рабинович производил оценку стоимости их дома в соответствии с повышением индекса цен, и говорил о новом положении еврейских костей… Последнее Нехаме было совершенно непонятно.