Такое взрослое детство - [9]

— Я сказал бы, да нельзя, — отозвался тот же усатый Кузьма Прокофьевич Белезин, — Язык мой — враг мой.

— А чего бояться? — удивился Белогурский.

— Да не боюсь я… Но и не забываю, что спецссыльным являюсь, под ГПУ хожу… А если дело говорить, то я так скажу: тяжело вступать в колхоз богатому. Обида гложет, что ему бедняк ровня будет там. Он, бедняк, в колхоз аркан от вши принесет, а богатый — состояние. Но у нас, раскулаченных да высланных, богатства теперь у всех поровну, тютелька в тютельку. Столько, что в колхоз и для блезиру сдать нечего. Разве что руки свои… — Кузьма Прокофьевич постоял, почесал затылок и твердо добавил: — Запишите меня, если подхожу. Только не председателем.

По толпе прошел смешок, и вновь стало тихо.

— И меня тоже! — поднявшись с завалины, выкрикнул наш отец.

— А кем? Не председателем? — сострил кто-то из середины.

— Хоть пастухом, — ответил так же громко отец и сел.

— Ни одной коровы еще, а он уже в пастухи просится. Лес, что ли, пасти будешь? — усмехнулся сосед.

— Да он к слову сказал, — вставил Белогурский. — Но будут у нас в колхозе и коровы, и лошади, и все, что потребуется.

А мне как-то хорошо на душе стало оттого, что отец в колхоз записался, за Белогурским пошел.

— Я уже старый человек, всех вас здесь старше. Такой же бывший, как и все. Да, пожалуй, и побогаче многих был. Теперь со всеми сровнялся, — заговорил высоченный, крупной кости, с большими, как яблоки, глазами старик Гороховский, у которого было семь сыновей и две дочери, — Дело нам советуют, еще уговаривают. Колхоз — это спасенье наше. Я сам уже не очень к колхозе пригожусь, стар стал. Зато сыны мои да невестки никакой работой не гнушаются. Передохнем мы без колхоза, без земли, тоской по ней изойдем… Побирушек вон сколько развелось — на всех милостыни не хватит. А к труду крестьянскому нам не привыкать. Кому хочется на лесозаготовки — пусть идет по баракам с семьей мыкаться, а моих всех запишите в колхоз, деваться некуда.

— Спасибо, дедушка, за умные слова! — сказал Белогурский старику Гороховскому, уважительно наклонив голову.

— Не за что спасибовать, другого не придумаешь, — ответил тот, натягивая выцветшую древнюю фуражку. — Лениться не будете — с достатком в колхозе заживете.

После Гороховского все помолчали. Говорить многим хотелось, но не каждый осмеливался. Вдруг не то скажешь, слово не то ввернешь. Но на душе и вправду у всех накопилось тревоги, горечи, хоть лопатой выгребай. Там дом и скотину даром забрали, тут по чужим избам да барачным нарам мыкаешься. Сало, продукты, какие с собой привезли, — все съели. Уже барахло всякое променивать начали, а после хоть торбу шей да по миру иди. Работы в деревнях никакой не было, только на лесозаготовках. Но кому охота с семьей на нары в лесные бараки поселяться? Да и не к лесу, а к земле прирос пуповиной крестьянин. Хоть бедный он, хоть богатый.

Поэтому каждый понимал, что колхоз — единственный выход для него, ссыльного. Но надо же сперва обиды свои высказать. Да и самолюбие не позволяло, чтобы так, сразу.

Нет, подождать надо, после других лучше. Днем раньше, днем позже — все равно колхоза не миновать.

— С чего начинать будем в колхозе? — спросил Кузьма Прокофьевич, протирая очки.

— Дома строить, корчевать, пахать, сеять, — охотно ответил Белогурский. — У нас пока нет ни лошадей, ни семян, ни крыши — ничего, кроме рук. Но есть надежда на кредит госбанка. На кредит долгосрочный.

— А дадут нам его? — спросил кто-то.

— Дадут. Не только нам, а и на другие поселки: Озерки, Чебоксары, Евгеновы юрты. Там тоже ссыльные, — пояснял Белогурский, продолжая стоять. — Эти деньги госбанк даст нам только на развитие сельского хозяйства. Что же касается строений, этот вопрос уже можно считать решенным: на строительство нашего поселка Таборинскому леспромхозу выделяются средства из государственного бюджета. Строить будем мы, а все постройки будут находиться на балансе леспромхоза. Потом разбогатеем — выкупим их. По договору с леспромхозом колхоз каждую зиму будет направлять на лесозаготовки свободных людей, выделять лошадей на вывозку леса и продавать ему всю лишнюю сельхозпродукцию по твердым ценам.

— Хорошее ли место под поселок выбрано? — спросил кто-то. Уже трудно было различать людей — темнеть начало.

— Место чудесное, на берегу озера Куренево. Так и поселок назвать можно. Земля там вся под лесом — целина. Должна хорошо родить, — с увлечением отвечал Белогурский. — Первым делом необходимо каждой семье вскопать огород и как можно больше посадить картошки. Тогда голода не будет. Первый год на трудодень получать нечего будет, надо прямо сказать. Отдача почувствуется не раньше, как через пару лет, предстоит очень много корчевать под пашню.

— А кормиться чем эти два года? — спросил Либский.

— Между прочим, тем, кого зачислят в наш колхоз, будет гарантирован мучной паек от государства на каждого едока, — ответил Белогурский. — Пока свой хлеб не появится.

— А кого председателем колхоза дают? — спросил мрачный пожилой дядька в черной жилетке поверх рубашки навыпуск и посмотрел на председателя сельсовета, молча стоявшего рядом с Белогурским.