Такое кино - [30]

Она была готова к семи, то есть оделась, высушила волосы и уложила их с пенкой, создав на голове художественный беспорядок. Но настроение было хуже некуда. И как в таком состоянии идти куда-то? Однако ровно в семь Ненашев позвонил снизу, и Аня, натянув пальто и взяв сумку, спустилась к нему.

Артем выскочил навстречу, улыбаясь во весь рот, и протянул небольшой, но прелестный букетик. Потом внимательно посмотрел ей в глаза и осторожно поцеловал в щеку. Аня приветственно улыбнулась и, взяв цветы, села на переднее сиденье.

— Хорошо бы подгадать к началу сеанса, а то потом долго ждать придется, — озабоченно говорил Артем, выруливая с Потылихи на Третье кольцо.

— Как ты съездил, где был? — спросила Аня.

— Во Франции и Германии. Если честно, не мог дождаться, когда вернусь в Москву! — Он покосился на Аню.

— А в Италию когда?

— На рождественских каникулах, сразу после Нового года. Как раз будут готовы документы.

Артем воплощал бьющую через край энергию, движение жизни. Одет по-европейски, красив, а глаза — это что-то невообразимое! Аня пыталась вспомнить, что знает о нем кроме того, что он продюсер. Да, приехал откуда-то, кажется, из Екатеринбурга, учился во ВГИКе на продюсерском, в короткие сроки сделал блестящую карьеру. И еще горы свернет. Сколько ему, лет тридцать? К тому же у Ненашева неплохая поддержка в лице отца, который давно живет в Москве и занимается рекламой.

Они успели к началу очередного показа фильма, еще прошлись по двум залам, где на больших и малых экранах, развешанных по стенам, мелькали какие-то лица, фрагменты фильма, бегущий текст. Посреди зала на столах под стеклом лежали подлинные фотографии юного Тарковского, его школьная тетрадка, документы, удостоверения личности. Все это было предоставлено галерее сестрой режиссера.

— Вообще-то, это выставка фотографий, которые делала во время съемок фильма одна шведская журналистка, — комментировал Ненашев. — Они еще ни разу не публиковались.

— И где же эти фотографии? — спросила Аня.

— Да вот, на экранах, — указал Артем. — Галерея государственная, бедная, не нашла средств, чтобы их распечатать. Так что смотри во все глаза: эксклюзив!

— Но лучше бы после фильма их пересмотреть, — заметила она. — Я ведь не видела кино, многое мне непонятно.

— Идем, займем места.

Артем провел ее в последний, третий зал, который был погружен в полумрак. Перед большим экраном стояли ряды стульев, как в кинозале. Они сели на свободные места, ждать почти не пришлось: сеанс начался через пять минут…

После показа Аня отказалась ужинать в кафе и попросила отвезти ее домой. Ненашев определенно рассчитывал обсудить фильм, сидя где-нибудь в уютном местечке, однако не подал вида, что разочарован. Было уже поздно, он не настаивал. Фильм произвел сильное впечатление, и Ане не хотелось говорить. Почти всю дорогу они молчали.

Нехорошо было так делать, но Аня опять не пригласила его в дом. Окна на кухне светились, значит, Женя вернулась с работы и, наверное, отдыхала. Или стирала.

— Спасибо за вечер! — сказала Аня и чмокнула Артема в щеку. — За фильм — особое.

И она направилась к подъезду.

— Стой! — крикнул ей вдогонку Артем.

Аня обернулась. Ненашев настиг ее у подъезда и сунул в руки букет, забытый на сиденье в машине. Не успела Аня опомниться, он быстро поцеловал ее в губы, бросил:

— Пока! — и вернулся к машине.

Когда Аня вошла в квартиру, Женя дремала перед телевизором.

— Мама, ложись: тебе рано вставать! — сказала дочь.

— Ой, а я и не слышала, как ты вошла! — встрепенулась Мордвинова. Она действительно уснула в кресле под мерное бормотание телевизора. Изматывается на работе, сочувственно подумала Аня, отправляясь мыть руки.

— Ань, я ужин приготовила. Поешь обязательно! — сказала ей вслед Женя.

Есть не хотелось. Аня переоделась и устроилась на кухне с чаем и сигаретой. Наконец-то можно было закурить спокойно. Она все же стеснялась курить в новенькой, благоухающей кожей машинке Артема. Тем более что он сам не курит. А больше и не было возможности. С наслаждением делая первую затяжку, Аня вспоминала фильм и потом все думала и думала о нем.

Кино, действительно искусство, вернее, может быть искусством. Если за дело берется гений — вот условие. Ну ладно, пусть будет и просто талант. «Жертвоприношение» — фильм-завещание, это добавляет ему пронзительности. Господи, как страшно! Тарковский пророчит катастрофу, как в свое время напророчил Зону. Как жить в этом мире? Как можно рожать детей, зная, что они обречены?

Аня часто думала об этом. Сегодняшний мир пугал ее жестокостью, беззаконием, торжеством несправедливости. И в этот прогнивший мир, где столько зла, где ценятся только деньги, пустить детей? Как же страшно будет за них… Не хочу замуж, не хочу детей…

Да, но фильм-то о другом. Весь смысл как раз в мальчике, который поливает засохшее дерево, и оно в конце зацветает. Значит, о вере, надежде, любви… А как выстроен каждый кадр, какое удивительное пространство: дом, книги, потрясающее платье героини. Да, Тарковский умел показать красоту женщины. Кино — это синтетическое искусство, на стыке с живописью, скульптурой, музыкой. Захотелось рисовать, любить…