Такая долгая жизнь. Записки скульптора - [9]

На нашей лестнице, кроме маленького Саши, жили еще несколько мальчишек. Самым близким Сашиным другом был Андрюша Корнеев. В противоположность Саше он был тихим, застенчивым мальчиком. Таким тихим и спокойным, что его родители, милые интеллигентные люди и хорошие художники Боря Корнеев и Марина Козловская, всячески поощряли эту дружбу в расчете на то, что Саше удастся немного расшевелить Андрюшу. Но из этого ничего не получилось. Пока Андрюша в белых чистых носочках стоял где-то в сторонке, Саша успевал до неузнаваемости вывозиться в грязи, порвать всю одежду и пару раз с кем-нибудь подраться.

Самым маленьким и самым вредным на нашей лестнице был Мика Таранов, сын моего профессора, большого любителя крепко выпить. Настолько большого любителя, что пивная, находившаяся рядом с Союзом художников, долгое время гордо носила его имя. Но Таранов был прекрасным педагогом, и он единственный из всех преподавателей научил меня прилично рисовать.

После того как Саша и Андрюша окончили школу, выяснилось много интересного. Оказалось, что не только Саша, но и Андрюша был отнюдь не ангелом.

Как-то директор школы попросил меня рассказать ребятам младших классов об искусстве. Я притащил в школу кинопленку, на которой были запечатлены некоторые мои работы, и кинопроектор. Это было время, когда в моду вошло кинолюбительство. В продаже появились гэдээровские любительские камеры АК-8 и восьмимиллиметровые проекторы.

Больше часа я рассказывал ребятам о скульптуре, живописи, о великих мастерах прошлого. В общем, всячески пытался пробудить у ребят интерес к искусству. Под конец показал коротенький фильм о своих работах.

— Какие будут вопросы? — спросил я с надеждой, что мне удалось затронуть их души, настроить их на что-то возвышенное и прекрасное.

Десяти-двенадцатилетние детишки оказались поразительными прагматиками. Последовало только два вопроса: где можно купить проектор и сколько зарабатывает скульптор. «Что же будет с ними, когда они вырастут?» — с горечью думал я. Меня немного утешало то, что мой сын Саша не был прагматиком. Как-то, вернувшись из школы, он с гордостью сообщил мне, что ему удалось выгодно обменять мой транзисторный (только появившийся тогда) приемник на старую, исписанную номерами телефонов и адресами записную книжку и две мятые, с оборванными зубцами почтовые марки.

Когда я после своего выступления упаковывал проектор в коробку, школу начало заволакивать едким черным дымом. Ребят срочно эвакуировали во двор школы и вызвали пожарных. Пожара, к счастью, не было. Просто кто-то в школьном подвале поджег бобину со старой кинопленкой. Как позже выяснилось, эти «кто-то» были Саша и тихий Андрюша Корнеев.

Второй раз школу эвакуировали, когда на уроке математики учитель услышал, что в его столе что-то подозрительно тикает. Выдвинув ящик, он с ужасом обнаружил взрывное устройство. От часового механизма тянулись два проводка к взрывчатке, по форме напоминающей кусок хозяйственного мыла. Всех школьников и учителей срочно эвакуировали и отвели на безопасное расстояние. Вызванные саперы осторожно вытащили взрывное устройство из стола. Оказалось, что кусок, напоминающий хозяйственное мыло, при ближайшем рассмотрении оказался действительно хозяйственным мылом, а часовой механизм представлял собой таймер от выброшенной на помойку старой стиральной машины. Эту «адскую машину» кто-то подложил в ящик стола нелюбимому учителю. Эти «кто-то» были все те же Саша и Андрюша Корнеев.

Но, как я говорил, самым маленьким и вредным был Мика Таранов. Он постоянно делал всем — и детям и взрослым — маленькие пакости. Поскольку он еще не учился в школе, целыми днями болтался по двору, бегал по лестницам, заглядывал в квартиры и мастерские, придумывая, что бы ему еще такое предпринять.

Родители и мальчишки нашего двора били его нещадно, но он, видимо, ничего поделать с собой не мог. В то время, когда я старался никому не попасться на глаза, пробираясь после банкета с осетинскими художниками домой, Мика без видимой цели околачивался на крыльце. Мое появление его очень обрадовало. Такое событие он не мог оставить без внимания и, после того как дверь за мной захлопнулась, приник к ней ухом. Вика, почувствовав, что кто-то стоит на площадке, резко распахнула дверь.

— Подслушивать — самое последнее дело, — назидательно сказала Вика.

— Самое последнее дело — в гробу лежать, — резонно заметил Мика. Он отличался, несмотря на шестилетний возраст, философским складом ума.

С тех пор прошло больше тридцати лет. Саша сейчас живет в Москве; он стал высоким красивым лысеющим мужчиной. Он много и интересно работает и как график, и как монументалист. Он стал таким умным и образованным, что я часто боюсь вступать с ним в дискуссию, чтобы не потерять остатки родительского авторитета. Единственное, чего ему не хватает, так это так же, как и в детстве, прагматизма, поэтому он часто сидит без денег. А Мика Таранов давно живет в Нью-Йорке и продолжает делать мелкие пакости, но уже в Америке.

На следующее утро после банкета я проснулся с жуткой головной болью. Никакие таблетки мне не помогали, а пить огуречный рассол и вообще опохмеляться я не умею. Помню, как мы путешествовали на машинах по Польше и Чехословакии. На последние злотые в последний день пребывания в Польше Вика купила краску для волос, которая называлась «Тициан». Такого «Тициана» у нас в продаже не было, как, впрочем, и никаких других красок. Красились преимущественно, как и в прошлом веке, хной и басмой. Ночью, уже в Высоких Татрах, после утомительной поездки у меня разболелась голова.