Такая долгая жизнь - [45]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Размеренно, убаюкивающе постукивают колеса. За окном смеркается, а в вагоне почти совсем темно. Фонари еще не зажгли. Вовка уже спит, свернувшись калачиком на полке. Он долго не засыпал. Возбужденный, бегал по вагону, лез на верхнюю полку, не слушался, вырывался из рук Ксени.

Все за день устали. Автомашиной сначала их довезли до Ростова.

А там посадка на поезд. Давка. Волнение. Крики.

Ксене не часто приходилось ездить поездом. Ездила в Краснодар, к Дуне, и в Луганск, к Кате, вот и все. Сумеречно у нее на душе. Как хотелось ей наконец пожить своим домом. Чудесную квартиру дали им в городке ИТР, возле металлургического завода. Дом на две семьи, но квартиры совершенно отдельные — спальня, детская, общая комната и еще прихожая. Два входа — парадный и черный. Парадный выходил на красивую аллею, обсаженную высокими пирамидальными тополями. Аллея вела прямо к морю. Здесь густые заросли чакана, а среди них — песчаный пятачок — маленький пляж. Берег совсем пологий. Как хорошо было бы там купаться с Вовкой!

Анастасию Сидоровну поселили с Володей в детской. Он сразу привязался к «папиной бабушке», и она в нем души не чаяла. Играла она с ним с утра до вечера — была пассажиркой, когда Вовка изображал трамвай или автобус; была «белой», когда Вовка был «красным». Первого внука нянчила. Внучка, Пантелеева, выросла вдалеке, а этот на глазах — первый.

Узнав, что Михаил уезжает и забирает своих, Анастасия Сидоровна не выдержала, всплакнула.

— От так, сынок. Заманул тай покинул нас… Шо ж я у чужой хате робыть буду?..

— Мам, та Максим же остается, Лешка… А мы скоро вернемся. Вот коллективизацию в Осетии проведем и вернемся.

Зарубин действительно так пообещал Путивцеву. Этим он и Ксеню успокаивал. Не сказал только никому, что его предшественника недавно убили люди из банды Хасана Исмаилова.

Раздался резкий гудок паровоза — приближался тоннель. С полминуты ехали в полном мраке — фонари все еще не зажигали. После темноты особенно просветленным показался небосклон над горами. Медленно плыли над ними тяжелые клубящиеся облака.

…Такие же облака были в день похорон Романова. Кладбище разрослось, поднялось на пригорок. Отсюда хорошо была видна степь до самого горизонта, покрытая волнующимся под упругим ветром густым ковылем.

Было непередаваемо больно смотреть в мертвое лицо Клима. Оно стало неузнаваемым. Нет, смерть не коснулась его своей мертвенной бледностью, холодом. Напротив, оно как бы оттаяло: каждый мускул расслабился, исчезла угловатость, черты лица смягчились — на нем лежала тень вечного покоя.

И вот настала минута прощания. Михаил наклонился, чтобы поцеловать покойного в лоб, и почему-то зажмурился. А когда поднял голову, то увидел небо, которое уже никогда-никогда больше не увидит Клим. И облака на нем. Черные, с краю подсвеченные заходящим солнцем, они медленно двигались, как погребальный кортеж.

* * *

Во Владикавказ приехали на другой день к вечеру. Поселили их в «Гранд-отеле», на центральной улице. Комната большая, светлая. Две кровати, стол, шкаф, четыре стула. Столовая внизу. Ни готовить, ни убирать не надо. Но это как раз Ксеню и не устраивало. Убирали в комнате кое-как. На столе пыль — хоть пальцем пиши, из углов тоже не выметено. Неловко было говорить об этом уборщице, пожилой женщине. Ксеня потихоньку завела тряпки, купила веник на базаре и только с нетерпением ждала, когда уборщица, которая приходила обычно утром, уйдет. Тогда она сама принималась за уборку. После этого ни по углам, ни под кроватью нельзя было найти соринки.

Недели через три столовские щи и котлеты всем надоели, Вовка совсем перестал есть. Приходилось втайне от Михаила водить его в кафе и покупать там пирожные. Особенно он любил заварные. Когда Михаил узнал об этом, то даже накричал на Ксеню:

— Ты сделаешь из него неженку. Это будет не мужчина, а… а черт знает что!

— Выражайся, выражайся. — Ксеня заплакала. — Завез меня сюда… Ни печки, ни примуса… Разве может ребенок есть такую пищу, которую готовят в вашей окружкомовской столовой? От нее только боли в желудке.

— Цольт! Это который с рогами? — спросил вдруг Вовка и рассмешил родителей, сразу примирив их.

— Прости, Ксеня… Пища действительно не того… Можно было бы купить примус, но где его поставишь — ведь общей кухни нет, а в номере никто не разрешит. Да и керосином дышать — мало радости. Наверное, съедем мы из этого отеля. Я подыщу квартиру, и — съедем.

Но квартиру оказалось найти непросто: местные жители квартирантов, да еще с ребенком, пускали неохотно. Пришлось жить пока в «Гранд-отеле».

Убрав комнату, Ксеня обычно брала Вовку, и они шли в Трек — так назывался парк у Терека. Было еще там небольшое озеро с белыми лебедями. Но больше всего Вовка любил ходить на центральный перекресток, где возвышалась стеклянная будка с постовым милиционером, регулировавшим движение.

Движение во Владикавказе было не ахти какое. Но и будку, и милиционера поставили, как в большом городе. Для порядка… Пройдет экипаж на дутых шинах, пронесется пролетка, протащатся возы на базар — все это Вовку не очень интересовало. Но вот вдалеке слышится тарахтение мотора. Это идет рейсовый автобус.