Так оно бывает - [11]

— Дача своя. И участок хороший. А вообще я — научный сотрудник. Пишу диссертацию… квартира в Москве у меня есть… Знаете что, Леля, отойдемте лучше в сторонку: больно много народу нас слушает…

— Не возражаю… А где же мой бывший Костя?

Тут этой Леле объясняют другие брачащиеся:

— Он уже ушел — ваш Костя: все ж таки скоро поезд у них! На Алтай ехать — не шутка!

Леля спокойно кивнула головой и отошла к стенке. Но тут кто-то спросил Вову:

— Извините, я хотел бы знать: вы не боитесь взять такую жену, которая заранее готовится к войне с вашей мамочкой?

— Нет, — отвечает Вова, — с моей мамой иначе нельзя. И потом, надо же мне кого-то привезти в Голицыно, если приготовлен уже свадебный пир…

А через пять минут Леля сказала мне:

— Товарищ регистратор, мы вот с мужем сейчас тоже пойдем отсюда. Но мы оставляем за собою право впоследствии потребовать исправления неточно выполненной записи в вашей книге… Если, конечно, это нам понадобится… Вы слышите?

Я заявила, что слышу. А что мне оставалось сделать?.. И они тоже ушли — под смех и аплодисменты всех собравшихся…

Вы, наверное, хотите знать: пришла ли эта пара для аннулирования записи? Можете себе представить: не пришли. До сегодняшнего дня их нету! Но и те, которые поехали на Алтай, не появлялись у нас и письменно тоже не требовали расторжения брака. Так что я, если хотите знать, даже выговора не получила за свою серьезную ошибку при исполнении обязанностей… Как будто так и надо было их регистрировать: крест-накрест…

МНИМЫЕ БОЛЬНЫЕ, ИЛИ НЕПУТЕВЫЕ ПУТЕВОЧНИКИ

I. СРОЧНО ВЫЗДОРОВЕЛ

В этот санаторий меня привезли вскоре после тяжелой операции. Чувствовал я себя неважно. Диета мне была показана строжайшая. Я разместился в палате, где стояла еще одна кровать, а на кровати помещался угрюмый человек — с виду в состоянии не лучшем, чем я сам. Едва я уложил в тумбочку нехитрое свое имущество, как прозвучал сигнал к обеду…

И за столиком в большом зале я оказался рядом с моим соседом по палате. Ел я мало и неохотно. Но сосед еще меньше вкушал от диетических яств. Он капризно ворошил вилкой или ложкой содержимое тарелок, брезгливо гримасничал и возвращал официантке все блюда подряд со словами:

— Возьмите, девушка, неохота мне что-то… бог уж с нею — с едой. Вот когда выздоровею, поедим по-настоящему…

И он вздыхал так глубоко и печально, что официантка отвечала ему сочувствующим вздохом…

После обеда мой сосед лежал на кровати и читал «Огонек». А за ужином снова отказывался от еды, испускал вздохи и грустно качал головою, как бы сокрушаясь о своем здоровье…

Мы рано отошли ко сну. И я скоро очутился в «объятиях Морфея»… А проснулся я часов в восемь. Летнее утро шумело и сияло уже во всем своем блеске. У окна, выходящего в сад, стоял мой «сокоечник» в полосатой пижаме, короткой не по росту, и разговаривал вполголоса с женщиной, которая оперлась локтями о подоконник и всунула в нашу палату голову и торс, формально находясь в саду (палата наша помещалась на первом этаже).

— Ну, а Пахомов что тебе сказал? — строгим голосом вопрошал мой сосед.

Женщина грустно как-то всхлипнула и ответила:

— Тоже говорит: «рано еще»…

— Хорошо ему указывать: «рано, рано»! Он бы сам попробовал!..

— А что же сделаешь, Пашенька? — виноватым голосом произнесла женщина. — Вот и Кудеркин тоже посоветовал не торопиться…

— У Бульбарка была?

— Была. А как же?.. Бульбарк еще того строже: «Я, говорит, ему пропишу, если он — если ты то есть — появится сейчас!» Бульбарк очень сердитый.

— Да ревизия хоть кончена?!

— То-то и дело, Пашенька, что — нет. Бульбарк говорит: «Сейчас самый тонкий момент — акт пишется». Ревизионный, то есть, акт. Он мне сказал: «Если, говорит, ваш муж сейчас высунет нос, — тогда всё; тогда и ему каюк, и нас всех за собой потянет. Пусть сидит там в больнице тише воды, ниже травы». Вот так…

— Нда… Как будто я один носом рыл, а они — святые ангелы — в стороне стояли и ахали!.. Чтоб их всех!!!

— Пашенька, ну что ж поделаешь?.. Каждому свое… Зато кончится ревизия, ты опять начнешь оклад получать, народ соберем у нас дома, закусочка будет, винцо…

— «Закусочка, закусочка»!.. Когда-то еще это я съем твою закусочку… Лучше скажи, что ты мне принесла?

— Добыла кой-чего… Балычок… на вот, бери… сайры баночку… селедочку в винном соусе… я знаю, ты солененькое любишь… Торт возьми: бисквит с шоколадным кремом… Или, может, тебе жирного-то не надо?

— Ты что? — обалдела? Почему это мне не надо? Нешто я — на самом деле больной? Я тебе утку заказывал жареную…

— Вот она — утка… А вот — копченой колбаски кольцо…

— Ладно. Водку захватила?

— А как же!.. Я четвертинки купила: все ж таки легче тебе будет прятать под кровать-то… Забирай: четыре четвертинки…

— Ладно. Ступай теперь. И скажи там всем — особенно Пахомову и Бульбарку, что я долго сшиваться на этой койке не намерен! Пускай поторапливаются!..

— Пашенька, так разве ж это от них зависит? Они же сами сидят по домам, как суслики, трясутся, а ты говоришь…

— Ладно. Завтра принеси килечек: что-то мне килек очень хочется…

— Принесу, Паша, не сомневайся, все принесу. Лишь бы ты успокоился…

— Ну, ступай, ступай, нечего тебе…