Так они погибают - [7]

— Она вышла за него замуж?

— Как я могу об этом знать, черт возьми! Я видел таких же красивых девушек, как она, которые убегали к койотам и питались падалью до конца своих дней. Нет, надеюсь, что она не вышла за него.

— Вы сказали, у него спортивная гоночная машина?

— Совершенно верно. Довоенный «паккард» бронзового цвета, с белыми боками. Гэлли прыгнула на переднее сиденье, бибикнула на прощанье — и была такова. Если вы ее отыщете, шепните мне. Девочка мне нравится.

— Почему?

— Она полна сил и энергии. Мне нравятся девушки-личности. Я и сам — не какой-нибудь безликий человек, и когда я встречаю яркую личность, меня неудержимо тянет к ней.

Поблагодарив его, я вернулся на тротуар. Его громкий веселый голос звучал мне вдогонку:

— Но нельзя полагаться только на индивидуальные качества, я узнал об этом во время депрессии. Говорят, наступает еще одна депрессия, но меня это не тревожит. Я неплохо устроился, готов ко всему.

Я крикнул ему в ответ:

— Вы забыли про водородную бомбу!

— Черта с два! — завопил он победоносно. — Я одурачил бомбу. Врачи сказали, мое сердце не протянет и двух лет.

Глава четвертая

Мне понадобилось полчаса, чтобы найти Пойнт-арену, хотя у меня и были смутные воспоминания об этом неприглядном месте. Арена располагалась в нижней части города, рядом с железнодорожными путями. За путями — лачуги, построенные бродягами из упаковочных ящиков. Они образовали небольшие джунгли жилищ, примкнувших к углу пыльного поля. Крышей для одной хибары послужили разбитые газовые баллончики, которые блестели, как рыбья чешуя на солнце. Перед дверью с неподвижностью ящерицы лежал мужчина.

Со стороны арена выглядела как старый грузовой склад, если не считать кассы у входа с улицы величиной с телефонную будку. Выцветшая желтая афиша, закрывавшая окно кассы, объявляла: «Борьба — по вторникам. Все билеты — 80 центов, по предварительным заказам — 1 долл. 20 центов, у ринга — 1 долл. 50 центов, детские — 25 центов». Дверь справа от окна была открытой, я вошел.

После яркого солнца в коридорном мраке я едва мог различать предметы. Единственный свет струился из квадрата, расположенного высоко на левой стене. Это отверстие, возможно, служило окном. Квадратная дыра была прорезана в некрашеных панелях и стянута толстой проволокой. Вытянувшись на носках, я смог рассмотреть через невысокий заборчик, что находится в отгороженном месте на другой его стороне. Там стояли два стула, поцарапанный письменный стол, на котором не было ничего, кроме телефонного аппарата, и древняя бронзовая плевательница. Стены украшены календарями с голыми красавицами, номерами телефонов, написанными карандашом, рекламными фотографиями лорда Альберта Тромпингтона-Виста — гордости Британской империи, барона Башера Флореса с Азорских островов и другими отпрысками европейской аристократии.

Где-то за пределами видимости раздавались удары подвесной груши о стенку. Я двинулся через открытый проход, находившийся напротив двери, в которую вошел, и оказался в главном зале. Он был сравнительно невелик, может быть, на тысячу мест, которые амфитеатром поднимались с четырех сторон к перекладинам, на которых держалась крыша. Пятно свинцово-серого света проникало снаружи через запыленный воздух на пустой квадрат центральной платформы, огороженной веревками. Людей пока не было видно, но можно было почувствовать их присутствие. Спертый воздух месяцами не проветривался в этом здании без окон, впитывая запахи человеческого пота и дыхания, жареного арахиса и пива, белых и коричневых сигарет, духов «Бен Гур», местного рома, помады для волос и уставших ног. Социолог с хорошим обонянием сумел бы написать докторскую диссертацию об этом воздухе.

Подвесная груша продолжала ритмично стучать под симфонию запахов: трам-там-там, трам-ти-там, трам-там-ти-там. Я пошел дальше, к двери с ручкой в виде перекладины и надписью «ВЫХОД», и удары стали доноситься громче. Дверь открыла путь в заднюю часть здания. Темнокожий юноша тренировался на груше, подвешенной в углу стены. Негритянка наблюдала за ним с другой стороны прохода, положив руки на кромку разделяющего заборчика. Ее огромные черные глаза поглотили остальную часть ее лица и, казалось, были готовы поглотить еще и юношу.

— Кто командует этим заведением?

Парень продолжал стучать по груше левой, повернувшись спиной ко мне и к женщине. Затем переключился на правую, не нарушая ритма ударов. Солнце освещало его блестевшую от пота обнаженную спину.

Парень явно был «полутяж», хотя на вид ему было не больше восемнадцати лет, несмотря на его штаны цвета хаки. У негритянки был такой нетерпеливый взгляд, как будто она больше не могла ждать.

Через некоторое время она окликнула его:

— Джентльмен что-то спросил, Симми! — В ее представлении все джентльмены — белые, все белые — джентльмены.

Он тяжело опустил руки в перчатках и медленно повернулся. На груди и животе отчетливо, как на лепной металлической скульптуре, выделялись упругие мускулы. Он пытался восстановить дыхание, прерывисто втягивая воздух широкими ноздрями.

— Вы обращаетесь ко мне? — спросил боксер.

— Интересуюсь, кто командует этим заведением?