Так не бывает, или Хрен знат - [29]

В конце октября дедушка Ваня стал усиленно продавать свою половину дома. Он делал это и раньше, чисто из спортивного интереса, чтобы поторговаться. А тут… дело дошло до серьёзного. Из Сочи приехала тётя Лида. Я, как «первый покупатель», был поставлен в известность, что дом будет вроде как продан, что здесь будет жить младшая сестра её мужа. В смысле, что деньги поступят на счёт, но для широкой общественности она ничего не купила, а будет типа присматривать за дедом.

Никаких претензий, ни финансовых, ни моральных, я не имел.

Той же зимой прикатила из Казахстана фифа в тёмных очках, вдова профессора и бывший директор ювелирного магазина. При знакомстве со мной с её «фамильного» носа упали очки:

– Да?! Это наш родственник?!

Это была кулёма чистой воды. Всю зиму она занималась фигнёй: резала на тонкие полосы рулон туалетной бумаги, а потом через равные промежутки наклеивала на них семена моркови. Завела себе большую собаку, породистого кавказца. Держала его на привязи, не выводила гулять и каждый день била за то, что он «срёт во дворе». Когда пёс первый раз огрызнулся, наняла соседских бомжей, и они закололи его на мясо. В огороде и в комнатах развела такой бардак, что муж тёти Лиды, родной её брат, приехавший навестить сестру, предпочёл ночевать в машине.

Когда по весне дед Иван приехал из Сочи, то конкретно забастовал:

– Нет! В этом доме я жить не буду!

Пришлось тёте Лиде покупать ему весёлую аккуратную хатку в одной из окрестных станиц. К хатке прилагался огромный, по нашим меркам, участок земли. Старик снова расцвёл и постепенно довёл свои плантации сорго до половины гектара. Как у него было со сбытом, я не знаю. Но рынок и в Африке рынок, а никто лучше деда Ивана не умел договариваться.

Пару раз он приезжал ко мне, такой же порывистый, сухой, поджарый. В свою половину даже не заходил. Сидел на кухне, пил чай, придирчиво рассматривал веники, произведённые мной, делал мелкие замечания.

– Эх, пожить бы ещё! – говорил он, прощаясь. – Интересно было бы узнать, чем всё это дело закончится.

Под «всем этим делом» он имел в виду нашу страну.

Страшная цифра 100, к которой он подбирался вплотную, убивала его морально. Он готовился к ней, как к рубикону, через который не перешагнуть. На мой беспристрастный взгляд, с его образом жизни лет двадцать сверх нормы он запросто протянул бы. И убила его не смерть, а постоянные мысли о ней. Это случилось, когда дал дружные всходы мой первый личный гектар…

* * *

Я чистил дедово веничьё и непроизвольно раскладывал его на три кучки: мелочь, средний размер, крупняк. Сырьё было так себе. Всё лучшее выбрано ещё осенью, когда покупателю есть из чего выбирать. Сейчас же и это полетит по рублю. До нового урожая ещё далеко. Товар деда Степана тоже никогда не залёживался, хотя бывал он на рынке редко, исключительно с вениками. Это у меня были вечные проблемы со сбытом. Сдавал одному барыге за полцены. Зато оптом, в любое время и без пропарки…

До ужина я успел выполнить поручение. Кукуруза была порушена, перемолота ручной мельницей и высыпана в ведро. Рабочее место подметено.

Дед вынул из кошелька мятый рубль, добавил немного мелочи:

– На, купишь невесте мороженое.

За столом бабушка не могла нахвалиться, «какая я» у неё «вумница» и как хорошо подпушил картошку. Дед молчал и довольно хмыкал. А мне почему-то подумалось, что тому, кто придёт на моё место, будет несладко. Слишком уж высоко я задрал для него планку.

Работа по дому не заканчивалась никогда. Из неё вычленялось самое неотложное, остальное переносилось на завтра. Дел ещё было много: полить огород, опрыскать виноград от вредителей, прополоть наш участок «в поле», где после минувших дождей всё заросло осотом, сурепкой и ползучим пыреем, ещё – навязать веников, вывезти их на базар, продать, если повезёт. И это с учётом того, что завтра к одиннадцати я собираюсь в кино, а в воскресенье с утра у деда дневная смена. Нужно просить отгул.

Текущие планы всегда обсуждались за чаем. Справедливости ради стоит сказать, что меня, как работника, в расчёт не брали. В нашем небольшом коллективе я в то время считался отстающим звеном. «В поле» меня брали скорей чтобы я был на глазах и вовремя пообедал. Дед обрабатывал три рядка за прогон, бабушка – два, а я и с одним не управлялся. В сорняках совершенно не разбирался. Поминутно спрашивал, что рубить, а что оставлять. А когда припекало солнце, начинал потеть и чесаться. Через каждые двадцать минут ходил к роднику за водой, которую сам же и выпивал.

На домашних «летучках» я обычно молчал. Поэтому дед несказанно удивился, услышав моё предложение:

– А давай мы сейчас с бабушкой начнём поливать огород, а ты – опрыскивать виноград. Я буду перетаскивать шланги, качать для тебя насос. Глядишь, до темноты и управимся.

Наверное, мои старики разобрались бы и «без сопливых». Во всяком случае, огород точно полили бы. Но что-то заставило их поверить в этот порыв, искреннее желание помочь.

Я летал как на крыльях, старался поспеть везде. Прыгал на насос всем телом, пока ручка не начинала держать меня на весу. Сколько во мне сейчас? Килограммов тридцать пять? Ничего, подрастём. Скоро приедет мама и будущей весной отвезёт меня в Армавир вырезать гланды. Я сразу пойду в рост и быстренько наверстаю упущенное. А уже к середине лета на моё плечо ляжет первый мешок цемента.