Так [не] бывает - [37]

Скрипач, игравший прямо посреди улицы, спрятался под козырек троллейбусной остановки и продолжал играть. Услышав шаги, не оборачиваясь, проговорил:

– И чего мне, дураку, не сиделось на месте? Решил вот побродить по городу, поиграть под окнами. Не иначе как трамваи зачаровать пытался. А тут этот снег, и пальцы мигом окоченели.

Он закончил музыкальную фразу, опустил инструмент и повернулся к собеседнику. Скрипач был стар, зрение у него давно ни к черту, и в молодом человеке рядом с собой он не заметил ничего особенного, разве что глаза сверкают, как два маяка, удивительным желтым светом. Но это фонарные отсветы или, может, у него самого в глазах зарябило от метели и холода.

Музыкант поежился, и метель тут же стихла: Йоханнес должен был сразу сообразить, что человеку холодно, но за растерянностью и восторгом не смог. Он стоял, не отводя глаз от волшебного старика, не зная, что за чудо он только что творил и зачем – неужели ради него? Да нет, не похоже, чтобы старик его ждал. Он был сам по себе, он и его чудесная песня.

Музыкант убрал скрипку в чехол, кивнул Йоханнесу на прощанье и двинулся прочь.

– Стойте! – человеческое тепло непривычно, человеческий голос щекочет горло – когда ты привык быть бураном, холодом, волком, все это очень странно, но разобраться можно будет потом. – Как вас найти?

Удивление, смешок. На полях сдвинутой на затылок шляпы звякает колокольчик.

– На Пестрой площади, молодой человек, там я чаще всего, особенно когда потеплее. Или просто по городу, как сегодня. Думаю, свидимся.

Старик приподнял шляпу, снова кивнул и двинулся дальше.

Йоханнес поборол желание обратиться в волка, далеко не уверенный, что сможет снова отыскать в себе человечье тепло. А раз именно оно привело его сюда, значит, стоит пока оставаться таким. Выяснить, куда он попал, как тут живут, почему выбирают такую хрупкую форму… и что значит «площадь».

* * *

Чарли нашел белобрысого новичка через полчаса: было тревожно, весь вечер кружил по городу в надежде попросту на него наткнуться, а не бежать спасать незнамо откуда потом, когда инстинкты «официально» забьют тревогу.

Так и вышло: под козырьком троллейбусной остановки в сугробе, который намело прямо поверх лавочки, сидел растерянный парень. Он не стучал зубами, не пытался согреться, просто сидел и смотрел в пространство перед собой удивительными желтыми глазами. Узкое лицо, круглый лоб, прямой холодный взгляд.

– Привет. Ты давно здесь?

– А?..

– Понятно.

Йоханнес смотрит на незнакомца и видит его стихию – тоже в каком-то смысле ветер, только совсем другой. Разноцветный. Странно – совсем не похож на давешнего волшебника, в котором была песня, но не было ничего знакомого: совсем человек. А от этого пахнет домом, хотя сам он скорее отсюда, чем нет. Ветер, который умеет жить здесь. Который родился здесь. Выходит, по эту сторону так тоже бывает?..

– Эй, ты меня слышишь?

Обеспокоенно заглядывает в лицо, пытается потянуть за руку. Волк внутри Йоханнеса рычит, но наружу этот рык удается не выпустить. Надо же, раньше он так не умел.

– А?..

– Идем, говорю. Тебе нужно много всего узнать.

Узнать? Да, пожалуй, узнать ему правда нужно.

– Что такое «площадь»? – спрашивает вдруг белобрысый, и Чарли видит, что это единственное, что его сейчас по-настоящему интересует. – «Пестрая площадь».

– Пестрая? Минут десять отсюда пешком.

– Минут? Десять?

Парень беспомощно моргает. Чарли вздыхает.

– Идем, я все расскажу. Зачем тебе Пестрая площадь?

– Человек унес туда песню.

«Мда. Это будет потрудней, чем обычно».

Чарли глубоко вдыхает, медленно опускает плечи и протягивает белобрысому руку. Волк внутри Йоханнеса пару секунд смотрит на протянутую ладонь, прикидывая, не лучше ли будет ее откусить, но тепло побеждает: если пойти с незнакомцем, есть надежда снова услышать песню. Совсем не такую, к каким он привык дома, совсем не то, о чем поют метели и волки. Совсем не про ярость и одиночество, а про что-то такое, чего у него до сих пор не было и с уходом песни нет снова. Но, кажется, это что-то можно будет найти.

* * *

Двое суток Чарли отвечал на вопросы. Еще двое – показывал. Йоханнеса интересовало абсолютно все, что было в квартире, включая стены, двери и окна, и особенно – старая лютня в черном чехле, про которую сам Чарли давно уже старался не думать.

– Это? Надо же, и где ты только ее откопал? – Йоханнес молча тыкает пальцем в сторону двери в кладовку. – Это музыкальный инструмент такой, на нем играл предыдущий Чарли. Мы с ним были друзьями…

О том, зачем нужны Чарли, Йоханнесу пришлось рассказывать четыре раза. Сначала он отказался слушать, потом – верить, потом пытался заново сложить хитроумный пазл, согласно которому выходило, что этот человек существует, чтобы кому-то помочь. Просто так. Зачем? Долго искал подвох, перерыл всю квартиру Чарли, часами гипнотизировал его из угла в надежде уловить какой-то обман.

Чарли только вздыхал, зная, что и правда почти невозможно понять, зачем. Сам он, например, так и не понял. Просто очень любил своего друга и то, что ему было важно. Может быть, все это просто идиотское совпадение, но в любом случае что-то менять уже поздно: сколько таких вот напуганных, ничего не понимающих, готовых наброситься перебывало в этой квартире, сколько раз он пересказывал им свою историю, историю Чарли, истории тех, кто приходил с той стороны и становился счастлив. И тех, кто пропадал навсегда. Чарли предпочитал рассказывать все как есть. А пока говорил, между делом набрасывал: вот на него смотрят огромные желтые глаза, полные ярости. Вот на другом рисунке сквозь человеческие черты отчетливо проступают волчьи. Чарли умел их видеть, еще когда не был смотрителем, просто случайно подружился со странным уличным музыкантом, который, кажется, мог останавливать время и страх с помощью одной только лютни. Возле него вечно крутились какие-то чудаки, и, ожидая, когда друг закончит играть, Чарли сидел в сторонке на лавочке и делал наброски: мальчишка с причудливыми узорами на коже, женщина, которая ходит, не касаясь земли. Парень смотрит на небо, и над его головой расходятся тучи. Из-под аккуратного синего пальто хорошенькой девушки выглядывает крыло. Однажды Чарли так увлекся, доделывая рисунок, что не заметил, как друг подошел и глянул через плечо. Хмыкнул и ничего не сказал. Как потом объяснил – не хотел напугать. Рассчитывал, что Чарли привыкнет и потом ему будет проще. В общем-то так и случилось.