Так кто же виноват в трагедии 1941 года? - [41]

«Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом, а Польша поддержит, добровольно или вынужденно, в этой войне Германию. Для Польши лучше до конфликта совершенно определённо стать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на Западе и политические цели Польши на Востоке, прежде всего на Украине, могут быть обеспечены лишь путём заранее достигнутого польско-германского соглашения. Он, Каршо-Седлевский, подчинит свою деятельность в качестве польского посланника в Тегеране осуществлению этой великой восточной концепции, так как необходимо в конце концов убедить и побудить также персов и афганцев играть активную роль в будущей войне против Советов. Выполнению этой задачи он посвятит свою деятельность в течение будущих лет в Тегеране».

Естественно, что полученный 19 ноября от Варшавы ответ не мог удовлетворить аппетиты Гитлера, и уже 24 ноября Гитлер издает секретную директиву о подготовке к внезапному захвату немецкими войсками Данцига, который планировалось осуществить по возможности одновременно с захватом Мемельской области. При этом Гитлер исходит из того, что как Данциг, так и Мемель можно будет захватить с помощью местных нацистов и демонстрации военной силы, не прибегая к войне с Польшей и Литвой. По этому поводу в директиве Гитлера сказано:

«Действия строить с расчетом на захват Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит».

Однако несмотря на уже принятую директиву по захвату Данцига, Гитлер, тем не менее, не оставил своих попыток склонить польских руководителей к «добровольному» военному союзу с Германией на условиях безоговорочного повиновения Варшавы. С этой целью 6 и 26 января 1939 года были проведены два раунда переговоров между Риббентропом и Беком.

В первом раунде переговоров Риббентроп вновь повторил немецкие требования о необходимости присоединения Данцига к Германии и строительстве экстерриториальной автострады и железной дороги, соединяющих основную часть Германии с Восточной Пруссией. Далее он успокоил поляков, сообщив им, что Гитлер «уже изложил нашу отрицательную позицию в отношении Великой Украины», давал понять Беку, что после удовлетворения Польшей германских требований в соответствии с пожеланиями правящих кругов Польши может быть разрешен вопрос о Закарпатской Украине и о совместной польско-венгерской границе.

После чего спросил Бека, не отказалось ли со своей стороны польское правительство от претензий маршала Пилсудского на Украину. На это Бек ответил, что поляки «уже были в самом Киеве и что эти устремления, несомненно, всё ещё живы и сегодня».

Бек в свою очередь заверял, что польское правительство в отношении Германии придерживается прежней дружественной политики и что оно относится отрицательно к так называемым гарантийным системам, обанкротившимся в сентябре. Польский министр также подчеркнул, что:

«Предложения канцлера не предусматривают достаточной компенсации для Польши и что не только политические деятели Польши, но и самые широкие слои польской общественности относятся к этому вопросу очень болезненно».

Это, по словам Бека, затрудняет разрешение гданьского вопроса в соответствии с германскими предложениями.

Во втором раунде переговоров, состоявшейся в Варшаве, Риббентроп вновь вернулся к уже известному германскому предложению о возвращении Данцига и создании автомобильной и железнодорожной линии через польский коридор. Кроме того, предложил Беку согласовать политику в отношении Советского Союза и Советской Украины.

В ответ на это, как записано в записи беседы:

«Бек не скрывал в тайне того, что польские устремления будут простираться на Советскую Украину и на получение доступа к Чёрному морю, но одновременно указал на мнимую опасность для Польши в случае вовлечения её в союз с Германией против СССР».

С целью рассеять польские опасения, Риббентроп изрек:

«что присоединение Польши к антикоммунистическим державам не связано было бы ни с какой опасностью, напротив Польша могла бы обеспечить свою безопасность, если бы она решилась разделить позицию, занятую Германией».

Так или иначе, но Польша очередной раз отказалась принять немецкие условия, и формальным поводом для этого, как это не парадоксально, послужил нежелание Варшавы участвовать в антисоветских планах фюрера.

Один из сопровождавших Риббентропа чиновников в последний день визита в Варшаву получил такой недвусмысленный ответ от начальника кабинета Бека графа Любенского:

«Польша считает себя полностью нацией европейской культуры, ощущающей как тесные связи с Францией и Англией, так и ищущей разумный компромисс с немецким соседом. Нужно длительное взаимопонимание с Германией, однако без того, чтобы Польша была бы втянута в антисоветские авантюры. В своей пограничной ситуации Польша не может позволить себе участие в антисоветских блоках. Такова позиция польского правительства, которую Бек изложил в беседе с рейхсминистром. Во внесенной этой ясности и лежит значение визита».

Отказ польского правительства от немецких предложений теперь часто трактуется именно как принципиальный отказ Варшавы от участия в антисоветских авантюрах Гитлера. Однако есть веские основания считать, что такая формулировка польского отказа была не более чем дипломатическим трюком, нацеленным не только на оправдание своего отказа от передачи Германии Данцига, но и служащим намеком на возможность сближения Варшавы с Москвой. Достаточно вспомнить приведенные выше документальные свидетельства того, что незадолго до этого Варшава считала себя естественным союзником Германии в будущем конфликте между Германией и Россией и мыслит Польшу державой от моря, до моря.