Так говорил Ландау - [15]

Вот чего у Дау не было, так это снобизма. Один из его друзей как-то сказал: «Он был простой человек и любил простые искренние стихи». И уж конечно не стеснялся признаться, что ему нравятся стихотворения поэта, которого снобы ни в грош не ставили. Речь идёт о Константине Симонове. Я очень хорошо помню, как дала Дау почитать маленькую синюю книжку стихотворений Симонова. Кора потом сказала: «Ты должна её подарить Дау, он с ней не расстаётся. Ведь он тебе столько книг подарил». Я охотно отдала её Дау, если не ошибаюсь, он её знал наизусть, во всяком случае, декламировал постоянно.

Дау восторженно встретил появление молодых поэтов — Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, ему был по душе их громкий успех и смелость.

— Только бы не потускнели, — говорил он.

Когда Дау и Кора отдыхали в Коктебеле, вокруг него постоянно собирались небольшие группы пишущей братии. Там, где то и дело раздавались взрывы хохота, обычно и находился Дау. При его любви к общению, к стремительным репликам он быстро завоевал популярность среди писателей. Был мил и приветлив, и только иногда, если кто-то очень уж умничал и употреблял в разговоре учёные слова, Дау слегка царапался.

Как-то на пляже молодой искусствовед начал излагать свои теории:

— Каждый элемент человеческого лица несёт на себе определённую нагрузку, что-то выражает. Как часто прелестные девушки к пятидесяти годам превращаются в форменных крокодилов. Мещанская сущность доминирует, поглощает всё, что было хорошего. И только очень немногим удаётся сохранить душу, чистоту помыслов.

— Вы — душист, а я — красивист-мордист. Что же касается девушек, то к пятидесяти годам они просто стареют, — ответил Дау с ясной, обезоруживающей улыбкой.

А начинающему поэту академик посоветовал:

— Ваши стихи о дружбе напомнили мне слова Герцена, когда у него спросили, верит ли он в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, Герцен ответил: «Да, но от этого рождаются дети». Не бойтесь любви, это святое чувство. Бояться надо отсутствия любви и плохих стихов о любви.

Одна молодая особа как-то пожаловалась на своего любовника: жениться не собирается, так как не может развестись с больной женой, он, видите ли, заместитель министра, и ему такие вещи непозволительны. Страшно занят, не приходит месяцами, потом вдруг является среди ночи, — она и встретиться ни с кем другим не может. И вообще всё это ей до смерти надоело. У него же ключи.

— Принуждать себя — преступление. Поставьте новый замок на дверь, и все ваши проблемы будут решены.

— Не все. Он ещё мою сестру должен устроить на работу.

— А, ну тогда другое дело. Но только не называйте это любовью. Это — бизнес, деловые отношения.

Она страшно обиделась…

Другая дама тоже обиделась на Дау. Она завела с ним разговор, что у неё с мужем чисто дружеские отношения, ничего больше. Дау никак не отреагировал на это, тогда она, чтобы выйти из неловкого положения, добавила, что имеет поклонника с громким именем и знакомого юношу, который любит её со всем пылом двадцати лет.

— Для полного комплекта не хватает только исповедника, — кокетливо взглянув на академика, закончила она.

— Жалкая роль, — возразил Дау.

— Да что вы! — ахнула дама. — Я так хорошо всё придумала.

— Но это не вы придумали. У Островского есть купчиха, которая любила мужа для денег, дворника для удовольствия и офицера для чувств.

Наисерьёзнейшие вещи Дау умел высказывать в форме шутки, достигая тем самым наибольшего эффекта. И он никогда не был нудным, наоборот, говорил, что у него, как у Хлестакова, «лёгкость в мыслях необыкновенная».

Как-то один из его многочисленных корреспондентов пожаловался, что ему не даётся английский язык. «Но английский необходим. Выучить его нетрудно, так как английским языком неплохо владеют даже очень тупые англичане», — ответил Дау.

Сам он научился говорить и читать по-английски за полтора месяца, когда его по путевке Наркомпроса послали на несколько лет за границу.

Но произношение у Дау было ужасное, хотя он мог говорить с иностранцами, и те его прекрасно понимали.

Дау любил раскладывать пасьянс. При этом приговаривал:

— Это вам не физикой заниматься. Здесь думать надо.

— Женщины достойны преклонения. За многое, но в особенности за их долготерпение. Я убеждён, что если бы мужчинам пришлось рожать, человечество быстро бы вымерло, — говорил Дау. — Если бы у меня было столько забот, сколько у женщины, я бы не мог стать физиком.

Однако при всём своём уважении к прекрасному полу Дау всё же считал, что физиком-теоретиком женщина стать не может. Как-то один из его учеников, Алексей Абрикосов, попытался устроить в аспирантуру свою дипломницу и обратился к Дау.

— Она ваша любовница? — осведомился патрон.

— Нет.

— Но может быть, вы надеетесь, что она станет ею?

— Дау, ну что такое вы говорите! — возмутился Алёша.

— В таком случае, я вас выручу. Я не возьму её в аспирантуру. Так ей и передайте.

Однажды на даче Дау разговорился с молодым человеком, Андреем Скрябиным, и тот пожаловался на странное поведение своей девушки. Дау ответил:

— Бойтесь странностей. Всё хорошее просто и понятно, а где странности, там всегда какая-нибудь муть. И вообще приучите себя к тому, чтобы у вас во всем была ясность.