Так было. Бертильон 166 - [7]

Карлос положил ему руку на плечо: «Скучаешь?» Даскаль поставил стакан на стол: «До отупения». — «Вот идут мои старики», — сказал Карлос.

Алехандро Сарриа и Кристина Сантос. Господа из Дюпона. Владельцы Ландалусе и бассейна. Для Даскаля — гостеприимные хозяева. Вот они подходят, улыбающиеся, загорелые, внушительные.

И еще кто-то идет по террасе. Даскаль смотрит, и его грудь заливает волна горячей страсти, которая тут же оборачивается совсем земным желанием. Он не знает ее имени, но Карлос сейчас скажет. Оранжевый свет придает живость ее лицу, ее угловатым чертам; от него еще темнее кажутся ее ресницы, глаза, копна волос. Карлос говорит: «Мария дель Кармен Седрон». — «Дочь красноречивого сенатора Седрона». — «Дочь».

Мария дель Кармен проходит позади четы Сарриа и идет дальше, к бару. Алехандро Сарриа с удовольствием посасывает сигару: выпускает кольца дыма и, смакуя аромат, нежно ощупывает ее пальцами, разглядывает светло-серый пепел. Алехандро с Кристиной подходят. Задаются вопросы, следуют ответы. «Развлекаетесь?» — «Здесь почти все».

Их приход в «Каваму» всегда вызывает интерес, одно лишь присутствие этой осененной золотом четы бросает золотой отблеск на лица остальных. Даскаль теперь чувствует себя могущественным. С ними за одним столом. Для всех — мартини, кроме Даскаля, который остается вереи виски. Кристина что-то говорит о погоде, Алехандро спрашивает у молодых людей, не помешала ли жара их послеобеденному сну. (Дома у Карлоса испортилась установка для кондиционирования воздуха.) С ними поздоровался Габриэль Седрон. Алехандро ответил ему. Седрон подошел со стаканом в руке.

— Как дела, Габриэлито? — спрашивает Алехандро.

Седрон протягивает руку Кристине.

— Ну как, Кристина?

— Послушай, мой адвокат тебя нашел?

— Он был здесь, но я из-за всей этой кутерьмы не смог уделить ему время.

— Как же быть?

— На будущей неделе уладим. Дай мне покончить с кое-какими делами.

— Даже лучше. Я эти дни тоже занят.

— Газета — дело важное и требует много времени.

— Это, Габриэлито, блестящая возможность, ее надо использовать.

— Пропаганда — дело важное.

— А это не просто пропаганда. Речь идет о том, чтобы повлиять на самые широкие круги. Создать общественное мнение.

— Ладно, на будущей неделе встретимся.

— Что ты скажешь о сегодняшнем событии в театре «Ориенте»?

— Чибас оставил после себя страшную путаницу. И теперь все будут драться за его наследие, каждому хочется урвать кусок пожирнее.

Карлос вполголоса извинился и отошел. Чуть раздосадованный Седрон продолжал:

— Аграмонте со своими людьми составляют антикоалиционное направление, они хотят идти на выборы одни и ни с кем не связываться, этакие «чистые»: Пелайо, Лопес Монтес, Юйо, Доминадор, Сархен, Вето и Луис Орландо. А во главе другой группировки — Мильо Очоа; с ними Маркес Стерлинг и Хосе Мануэль Гутьеррес. Мильо и Аграмонте метят на пост президента. Скорее всего, в этой битве выиграет Аграмонте, а Мильо станет вице-президентом. В прошлую субботу и воскресенье Прио[6] был на Ла Альтуре и помирал там со смеху, глядя на их склоку.

— Если отбросить всю демагогию, история с Чибасом выглядит печально, — сказал Алехандро, — все-таки Чибас был колоритной фигурой, он умел воодушевлять.

— Помню, мы встречались в тридцать третьем. Он был хорошим парнем, только очень уж неуравновешенным. А в последнее время и вовсе дошел до крайностей.

— Да, но покончил с собой он все-таки сам. Аурельяно[7] я не виню, — сказал Алехандро.

— Он был беззастенчивым демагогом, безумцем и смутьяном, — сказал Седрон, — простите, что я так говорю о покойном.

— Вы правы, сенатор, — сказала Кристина. — Только на его месте вы бы и сами действовали точно так — с позиции силы. Ты идешь со мной, Луис?

Они вышли на террасу, и горячий влажный воздух приник к коже, так что крупные и сверкающие жемчужины пота выступили из каждой поры.

— Жарко, — сказала Кристина.

— На Варадеро потому и ездят, что тут жарко, — сказал Даскаль.

Кристина некрасива. Быть красивой ей мешает довольно заметный зоб и преждевременные морщины. Но вокруг нее ореол. Ореол легкомыслия; она словно драгоценность, на которую приятно смотреть и удовольствие потрогать; волосы гладкие, блестящие, точно лакированная копна, такая густая, что не разобрать, из чего она, эта копна цвета меда, цвета свежераспиленного дерева.

— Не только поэтому.

— Это предлог, — сказал Даскаль.

— Приятный предлог, прикрывающий приятные занятия.

— Смотря по тому, как далеко в них зайти.

— Всегда все следует доводить до конца.

— Если хватит духу. Если скука так велика, что придает храбрости.

— Только не скука. Какое отвратительное слово. Тоска — это другое дело.

Трое бродячих музыкантов в рубашках с оборками на рукавах вошли в бар; на лицах — застывшее неестественно веселое выражение; у двоих в руках гитары, а у третьего — две мараки. Сквозь стеклянные двери негромко зазвучала песня:

Кувшин стоит на полу,

его я поднять не могу…

— У меня есть кот, его зовут Диккенс, он ужасно забавный, — сказала Кристина.

— Этого мало. С ним далеко не зайдешь.

— А с тобой зашла бы?

— Может быть. Надо попробовать.

— Диккенс мой — прелесть. Он такой элегантный. Весь белый, только мордочка и перчаточки черные.