Так близко, так далеко... - [4]

— Что, разве и рыба есть? — насторожился я.

Игнатьич сказал, что рыбы, вообще-то, нет. В принципе. Но он ловит. У него рецепт прикорма имеется, который он не хотел бы разглашать. Однако, если я действительно интересуюсь рыбалкой, то он готов — тут честный Игнатьич покраснел, сделал паузу и, вздохнув, мужественно закончил — готов поделиться... прикормом, не открывая всё-таки рецепта.

— Дача — это хорошо, — вмешался в разговор старший редактор Пухов. — На даче душой отдыхаешь. Я иногда сяду там — и сижу, сижу. Просто так, знаете. Сижу, сижу...

— А потом ляжешь — и лежишь, лежишь, — съехидничал Витюша.

Пухов не удостоил его вниманием.

— Нет, правда, — сказал он, обращаясь к нам с Игнатьичем. — Вынесу на улицу кресло, сяду — и сижу, сижу.

— Сидишь — думаешь? — спросил я.

— Нет! — радостно улыбнулся Пухов. — Ни грамма! В том-то и дело.

— И получается?

— Ххо! — сказал Пухов. — Ещё как!

Эта деталь, признаться, заинтересовала меня больше всего. Даже больше Игнатьичевых подлещиков. Отыскать местечко, где ни о чём не думается, было моей давнишней мечтой. Только мне казалось, что средь шумного бала нашей жизни таких местечек вовсе не существует. Думалось отчего-то везде: на работе, дома, в гостях, ресторане, автобусе, на стадионе, на пляже. Особенно люто думалось по выходным и праздничным дням, специально, казалось бы, предназначенным для отдыха и бездумья.

Счастливчик Пухов отыскал, выходит, заветное местечко, где можно не думать...

Услышав про это, я несколько подобрел к навязываемой мне даче и... тут же принялся думать, как буду сидеть там когда-нибудь и блаженно ни о чём не думать.

До блаженства, впрочем, было ещё далеко.

— Слышал, покупаете дачу? — спросил меня на следующий день главный редактор, когда я зашёл к нему по какому-то делу. Спросил с раскрытостью и дружелюбием, сразу как-то уравнявшим нас: его — владельца гасиенды и меня — будущего хозяина ранчо. Были в его тоне интерес, уважение, и я вдруг почувствовал себя легко и раскованно — этаким преуспевающим молодым бизнесменом, принятым в круг солидных, обеспеченных людей.

— Да вот, приходится, — весело ответил я. — Приходится... думать. Жена, видите ли, одержима страстью к огородничеству.

— О, эти жёны! — понимающе усмехнулся главный.

Он усмехнулся с таким видом и таким тоном произнес «О, эти жёны», — что я снова ощутил себя этаким Онассисом, не заведшим дачу лишь потому, что у жены до сих пор были разные другие капризы — яхты, заграничные путешествия и так далее. А вот теперь ей потребовалась дача.

— Кстати, хотел с вами посоветоваться, — неожиданно для себя соврал я. — Может, порекомендуете что-нибудь?

Главный редактор задумался, красиво приподняв брови.

— Единственно, что могу посоветовать сразу, — сказал он, — не покупайте летний домик. Конечно, он обойдется вам дёшево, тысячи в две с половиной — в три, но ведь вы знаете наш климат.

— Ещё бы, — поддакнул я.

— Летний домик — это нерентабельно. — Он снова задумался, теперь опустив брови. — Кажется, я смогу вам помочь. Недалеко от нас продаётся дача. Половина рубленого дома, в двух плоскостях, четыре комнаты, общая площадь метров пятьдесят. Просят за неё пять с половиной тысяч. За пять, я думаю, отдадут. Вот только — соседи... Вернее, соседка. Вторую половину занимает вдова драматурга Бубнова. Такой, знаете, неувядаемый божий одуванчик. Заговорит она вас до умопомрачения... Слушайте! — оживился главный. — А зачем вам половина дома?

— Да. Зачем? — сказал я.

— Покупайте уж сразу целый. Вот профессор Мышатников, я слышал, собирается продавать свой дом. Шесть комнат, веранда по периметру типа галереи, с зимним садом. Два камина — на первом и втором этаже. И всего — четырнадцать тысяч,

Фундамент каменный? — уточнил я.

— Шлакоблочный, — сказал редактор.

Так мы сидели с ним, вели приятный деловой разговор, легко перебрасывали туда-сюда тысячи, как два концессионера или два директора банка, — и только в коридоре я вспомнил, что четырнадцать тысяч — ведь это моя зарплата лет за семь-восемь, без вычета подоходного налога. Не мог не знать об этом и главный редактор. И тем не менее он не шутил, рекомендуя мне особняки с каминами. Да и сам я выслушивал его серьёзно, не остановил, не извинился: простите, мол, вы меня не за того принимаете.

Несомненно, с нами происходило что-то странное.

Хотя, с другой стороны... Главный редактор ведь тоже был не миллионером. Получал он ненамного больше моего, а дачу всё-таки имел. Да ещё какую! Не знаю, сколько он вложил в неё когда-то, но если сейчас я вздумал бы её купить, то вряд ли она обошлась мне дешевле профессорской. Снова получалась нелепица.

Обо всём этом я подумал, выйдя из кабинета главного редактора. Но подумал как-то мимолётно, не всерьёз, поймал себя на том, что даже насвистываю беззвучно, словно аккомпанируя своим скачущим мыслям... Мною всё ещё владело приподнятое настроение, возникшее после нашей солидной, красиво-небрежной беседы — беседы двух уверенных в себе, не мелочащихся джентльменов.

Забеспокоился я позже, когда через несколько дней докладывал на семейном совете о результатах предварительной разведки.