Таинство детства - [2]

Но Моцарт не ответил ни на один вопрос».

Мертон где–то услышал об этом и задумался. Каждое утро, говорит он, прежде чем приняться за свою догматику, Барт играл Моцарта. Может быть, бессознательно он хотел пробудить Моцарта, который где–то скрывался в нем самом. Барт говорил, что в музыке Моцарта ребенок, более того, божественный ребенок говорит с нами.

«Не робей, Карл Барт, — обращается к нему Мертон. — Хоть ты и стал великим богословом, Христос внутри тебя всегда остается ребенком. Твои книги, как и мои, значат гораздо меньше, чем мы с тобой думаем. Но есть внутри нас Моцарт, который спасет нас»[2].

Свящ. Владимир Зелинский

Несколько предварительных слов от «авторов»

Одна моя подруга, мать трех замечательных девочек, сказала однажды: «Не люблю ходить на исповедь к священникам–монахам. Я поступаю так только в крайних случаях, когда поблизости нет «семейных» батюшек. Что могут знать о моих проблемах те, у кого не только детей, но даже семьи нет! Монахи конечно, люди очень высокой, чистой веры, но они не соприкасаются с моими житейскими трудностями, поэтому между нами обычно — стена».

После разговора прошло несколько лет. Однажды Дональд Марсден, большой друг нашей семьи, познакомился через нас с архимандритом Виктором. Встреча так потрясла его, что он, американец и пресвитерианский пастор, стал постоянно искать встречи с православным священником из маленького латвийского городка. Через некоторое время Дональд предложил нам с мужем сделать книгу о воспитании детей в Церкви. Несмотря на некоторую, с моей точки зрения, неосуществимость идеи, муж сразу принял ее. У него к тому времени уже был накоплен родительский опыт, хотя, по его словам, не совсем удовлетворительный.

Работа продолжалась почти два года. Мы часто встречались с отцом Виктором, беседовали с ним. Многое было прожито, переосмыслено. Иногда за спиной «вырастали крылья» — таким радостным было прикосновение к тайне богообщения, к тайне замысла Божьего о человеке, к удивительному доверию Бога своим чадам. Но подчас приходилось очень трудно. Похоже на чтение Священного Писания: никогда не знаешь, чем кончится новое погружение в давно знакомый текст. Что для тебя сейчас приготовил Господь? Обрадует, ободрит, утешит, или — обличит, снимая привычные маски или шоры.

Впрочем, прямое обличение — не стиль отца Виктора. За все годы нашего знакомства, я ни разу не услышала от него слов, звучащих в некоторых храмах: «Это ты должна делать, а вот это — не должна». В сознании православного человека духовник часто понимается либо как копилка житейской мудрости, либо как передатчик Божественной воли. Отец Виктор никогда не позволяет себе даже намека на духовное насилие. Роль духовника он видит в том, чтобы побудить человека вступать в личные отношения с Господом, чтобы научиться слышать и ответственно исполнять Его волю.

Сам батюшка в общении со своими духовными чадами как бы «уходит в тень». Некоторые люди, впервые приехав в Карсаву, уезжают озадаченные и даже разочарованные: ехали много сотен километров, преодолев нередко большие трудности, чтобы получить «серьезный духовный совет», а батюшка только выслушивал, иногда произносил несколько слов, напрямую вроде бы к делу не относящихся, и отпускал с миром. А где же точное указание, как действовать? Но со временем встреча с батюшкой, если она была молитвенной, приносит плоды, а его слова для тех, у кого «уши открыты», обретают глубокий смысл.

Такое отношение духовника к своим чадам может и должно стать основой взаимоотношений взрослых и детей. Это стало для меня главным открытием при создании книги. Воспитатель должен владеть искусством общения с ребенком «на расстоянии двух свобод», чтобы иметь возможность раскрыть в ребенке личность, которой Божественным замыслом даровано уникальное предназначение во Вселенной. Такое отношение ничего общего не имеет с безразличием, оно прямо противоположно авторитаризму. Трудность состоит в том, что, как и любое другое искусство, оно даруется Богом, но, в то же время, нельзя приступать к воспитанию, не владея им. Выход видится только один — с глубочайшим смирением испрашивать у Господа этот дар.

Начиная работу над книгой, я не могла даже представить, как много придется изменить в себе и во взаимоотношениях с ближними. Сейчас кажутся несколько наивными наши вопросы той поры. И все же мы не стали их опускать: размышления отца Виктора часто выходят за рамки конкретных вопросов, поднимая собеседника от узко–специфических ситуаций к целостному видению человека и его жизни с Богом.

Возвращаясь к своим сомнениям перед началом создания книги, могу с уверенностью сказать: да, священник–монах может поведать о детях то, что подчас скрыто даже от многодетной любящей матери — если он имеет чистое сердце, к которому приложил духовную мудрость, готовность слушать и слышать ребенка.

Мы умышленно попытались избежать любого рода структурирования книги. В ней нет тематических разделов и почти нет подбора материала по заранее задуманному плану. Канва книги напоминает пейзаж любимой отцом Виктором японской живописи: только легкий намек. Взмах кисти — и мазок художника начинает преображать мир, делая его прозрачно–трепетным, как капля утренней росы на освещенной солнцем паутинке…