Таинственный труп - [87]

— Хорошо.

И он протянул им ключ. Беря ключ, Николя, к великому удивлению Бурдо, с жаром сжал руки ремесленника. Депла молча удалился, а комиссар поспешил собрать железные опилки, похожие на те, что сыпались с рук Аньес Генге, и завернул их в отдельный листок.

— Черт, что ты делаешь? — спросил Бурдо.

— Увеличиваю свой маленький капитал, вложенный в ренту парижской ратуши.

— А, я и забыл об этом.

Леруа и его крестница были выпущены из укрытия, и им объявили, что визит полиции окончен. Николя не стал тратить время на предупреждение хранить их визит в тайне ввиду — как показали допросы — полнейшей бессмысленности сей предосторожности.

Они подошли к фиакру. По словам Сортирноса, никаких сведений о человеке в синем плаще, которого по цепочке вели осведомители, пока не поступало. Ему велели, как только поступят первые сведения, немедленно сообщить о них в Шатле папаше Мари, а тот, в свою очередь, передаст им, где бы они ни находились. Николя приказал ехать на улицу Нев-дез-Огюстен. Хотя он и не был уверен в решительности своего начальника, тем не менее настала пора дать ему отчет, дабы его неофициальное расследование обрело официальный вид. Николя опасался не за себя, а за Бурдо, отца многочисленного семейства, который, став его помощником, что, в сущности, противоречило его должности инспектора, нисколько не обогатился, а, скорее, напротив. Бурдо беспокоило, что они не произвели обыск в доме у Леруа и в комнате, которую занимал Пейли. Но, по мнению комиссара, обыск ничего бы не дал, так как после ареста неизвестные наверняка успели все обшарить и найти то, что хотели. И он погрузился в размышления.

Итак, существует секретное досье, материалы которого касаются интересов королевства и его морского флота; нить интриги, без сомнения, сплел Сартин при поддержке адмирала д’Арране. Мизансцена, выстроенная вокруг молодого Пейли, напоминала грубый холст; вышитый заботливой рукой, он приобретал совершенно новый, ни с чем не сравнимый шик, который должен была ввести в заблуждение английского противника. Все указывало на то, что и шумный арест, и побег, без сомнения, подготовленный, являлись частью прекрасно продуманного плана. Но предприятие провалилось, а приманку убили и добили. Лавале исчез, на осведомителя напали, Киска убита, сделана попытка убить комиссара Шатле. Можно предположить, что кем-то осведомленный Эшбьюри приказал убить перебежчика. Или надо искать убийц среди парижского окружения молодого часовщика? Прочие гипотезы представлялись гораздо более маловероятными.

— Я исключаю Леруа, а что касается его крестницы и обоих молодых людей, надобно еще поразмыслить.

— С удовольствием отмечаю, — произнес Бурдо, и Николя понял, что он мыслил вслух, — что мы пришли к одним и тем же выводам.

В особняке управления полиции старый лакей, с незапамятных времен оберегавший вход в кабинет начальника, доверительно сообщил, что господин Ленуар только что вернулся из Версаля.

— И чего только не выделывает случай! Он только что отправил меня за вами!

Когда они вошли в кабинет, первое, что бросилось им в глаза, была любезная и, как им показалось, даже веселая физиономия начальника.

— Что ж, придется мне немного потерпеть, пока вы расскажете мне все, что сможет подкрепить мое хорошее настроение. Я вас слушаю, дорогой Николя. А вы, Бурдо, надеюсь, также скажете свое слово.

— Сударь, оба дела, о которых я имел честь вам докладывать, немного продвинулись. Я должен дать вам отчет, а также поблагодарить за советы, которым я скрупулезно следовал.

Закрыв глаза, Ленуар, казалось, упивался каким-то невообразимо сладким напитком. С присущим ему мастерством и лаконизмом, всегда поражавшими собеседников, Николя изложил все подробности расследований, а именно расследования драмы в Фор-Левеке и дела о долгах королевы. Не забыл он и о самых свежих сведениях, только что полученных на улице Арлэ. Несколько раз за время рассказа генерал-лейтенант издавал удивленные возгласы.

— Черт возьми! Николя, все это мне кажется чертовски интригующим и полностью оправдывает подозрения и сомнения относительно первопричины этой истории. В первом деле очевидное по-прежнему не доказано, однако мы его предчувствуем, и в этом наша заслуга; но увы, наши чувства проснулись слишком поздно, когда зло уже свершилось. Что же касается второго дела, где, к несчастью, замешан злосчастный подарок Мадам Аделаиды королеве, то замысел, связанный с этим подарком, кажется, уже провалился. Несмотря на мою признательность Сартину, его скрытность меня удручает, хотя я и понимаю ее причины… Остается надеяться, что в один прекрасный день его страсть к тайнам выплывет наружу. Он переходит границы разумного и излишне маскирует свою деятельность. Неумеренность во всех смыслах приводит на тропу между двумя безднами. Будем уповать, что все его интриги плетутся во благо государству.

— Боюсь, — молвил Николя, — как бы он не оказался зажатым в ловушку, расставленную нашими противниками англичанами.

— Поэтому я и решил отправиться к королю. Сегодня он принял меня во внутренних покоях. Я рассказал ему все, что вы мне доложили. Он был явно недоволен. Вы же знаете, как он сердится, когда ему кажется, что от него что-то скрывают… Он говорил с вами… Я ему сказал, что велел вам обо всем мне докладывать, а я, в свою очередь, прибыл доложить ему. Но оказалось, что гнев его направлен на министра морского флота: многие часто принимают добродушие короля за слабость, но потом им придется в этом раскаяться. Король, разумеется, не против самостоятельных действий, но тогда они должны завершаться успехом! Короче говоря, он вспомнил о вас и теперь надеется, что вы прольете свет на это темное дело.