Таинственный труп - [18]

— А где я могу узнать, в чем причина? Вы смогли бы мне подсказать?

— Здесь выяснять напрасно. Я представляю управление, заведующее освещением.

— Совершенно верно.

— Обратитесь к тому, кто отвечает за фонари. Это господин Согрен, проживающий на улице Понсо, возле ворот Сен-Дени.

— А он сможет ответить на мой вопрос?

— Смотря по обстоятельствам… А еще можно обратиться к господину Болье, инспектору на складе фонарей, что возле монастыря Капуцинов, на улице Сент-Оноре. Но, насколько мне помнится, на улице Понсо всегда есть служащий, отвечающий за срочные неполадки с освещением. Господин Согрен регулярно осматривает места происшествия, чтобы лично знать, в каком состоянии фонарь.

— А вы, простите за вопрос, — с усмешкой спросил Николя, — сами-то вы за что отвечаете?

Собеседник презрительно взглянул на него снизу вверх.

— Я описываю положение дел, сударь, иначе мы бы пребывали в полнейшем неведении о состоянии фонарей в нашем городе, как старых, так и новых. Именно в поддержании в порядке всей этой массы цифр, постоянно изменяющихся, ибо цифры отражают картину ad hoc…

И, взмахнув рукой и простерев ее в неопределенном направлении, он завершил:

— …и заключается величие нашей каждодневной ревностной службы!

Поблагодарив за нудную речь, Николя поклонился и, раздраженный, вскочил в ожидавший его фиакр и приказал ехать по бульварам на улицу Понсо, к подрядчику, который, как он надеялся, сообщит ему интересующие его сведения. У заставы Сен-Дени он после долгих поисков наконец отыскал нужный ему дом. Его встретил молодой человек приятной наружности, зять господина Согрена. Внимательно выслушав комиссара, он стал сверяться с длинным списком, а Николя обреченно ждал, опасаясь, что ему придется вновь выслушивать речи, подобные тем, коими его встретили на улице Мишодьер. В реестр заносились все несчастные случаи, жертвами коих стали уличные фонари.

— Понимаете, сударь, жалобщики идут к нам с раннего утра. Парижанин не терпит беспорядка и стремится отнести жалобу туда, где его точно выслушают. Смотрите, вот запись, где говорится как раз об интересующем вас деле. Я получил ее сегодня утром, ее написал некий Мишель Лекюйе, торговец веерами, проживающий на вышеуказанной улице. Заявившись сюда, он громко потребовал восстановить освещение на улице Сен-Жермен-л’Осеруа, где ночью вдруг стало темным-темно.

Молодой человек в задумчивости склонился над реестром.

— О! Этот вздорный сутяга уже не в первый раз выговаривает нам.

— Я не слишком злоупотреблю вашей любезностью, если спрошу вас, не уточнил ли он, когда именно на улице стало темно?

— Нет, но я могу дать вам его адрес: Мишель Лекюйе, известная вам улица Сен-Жермен-л’Осеруа, дом под вывеской «Четыре розы», возле тюрьмы Фор-Левек.

Николя прыгнул в фиакр: ему предстояло заново пересечь Париж, теперь уже в обратном направлении. Он испытывал хорошо известное ему чувство охотника, взявшего след дичи. Добычей его становились сведения, и стоило им появиться в поле его зрения, как его охватывала дрожь. Любую улику следовало проверять, и только вдумчивость и внимательность могли помочь сыщику выявить ложь в показаниях и уликах. Смотреть не означает видеть, слышать не значит слушать. При расследовании он всегда использовал свои врожденные качества, загадочный талант, заключавшийся в присущем ему необъяснимом понимании вещей, основанном на совокупности его наблюдений. Всю дорогу до места назначения он размышлял о собственных методах ведения расследования. Единственным приметным зданием рядом с домом, который он искал, была тюрьма, так что он быстро нашел искомую лавку. Дом оказался заперт, и, сколько он ни стучал в дверь предназначенным для сей цели молотком, никто ему не открыл. Внезапно у него за спиной раздался разъяренный блеющий голос.

— Да прекратите же, сударь, что вы себе позволяете? Если вы и дальше будете так стучать в дверь, вы ее вышибете! Вы что, считаете, что моя лавка должна быть открыта даже во время мессы, начало которой мне пришлось пропустить из-за… впрочем, вас это не касается. Думаете, я такой плохой христианин, что должен работать в воскресенье? В конце-то концов, чего вам нужно?

Маленький человечек старался выглядеть выше, чем на самом деле; его худое морщинистое личико, словно птичья головка, выглядывало из беличьего воротника плаща из коричневой шерсти.

Николя представился, и по мере того, как он излагал свою просьбу, настроение человечка улучшалось; он даже пригласил Николя зайти к нему, дабы не продрогнуть от холода. В лавке с закрытыми ставнями он зажег свечу и, окинув подозрительным взором помещение, вытащил из ящика покрытый пылью флакон и два жестяных стаканчика. Он хотел непременно выпить с гостем. Алкоголь обжег глотку, но по сравнению с успокоительным папаши Мари это был сироп для грудных детей. Помимо доминирующего вкуса перца и легкого аромата яблок, в напитке присутствовало нечто, что комиссар не смог определить. Вздохнув, он приступил к расспросам. Обладая огромным опытом по допросу свидетелей, он научился превосходно усыплять их внимание, а потому начал издалека. В точности следуя советам, вычитанным некогда в труде отцов-иезуитов, обнаруженном им в библиотеке коллежа в Ванне, он тянул за веревочку в свою сторону, в то время как другие тянули ее совершенно в противоположную. Представившись чиновником из городского магистрата, каковым он, в сущности, являлся, он заявил, что ему поручено следить за состоянием освещения улиц, хотя этого ему, разумеется, никто не поручал. Не переставая критиковать нерадивых, он огласил длинный перечень жалоб на коптящие фонари, на вредоносный дым, на жуликов-фонарщиков, ворующих хорошее масло, на множество иных недостатков… Затем наступила очередь Николя выслушивать господина Лекюйе… Незадолго до полуночи тот, возвращаясь от сестры, проживавшей в нескольких туазах отсюда, на улице Дешаржер, после праздничного ужина, устроенного по случаю окончания карнавала… кстати, после смерти супруга сестра никак не может решить дело о наследстве, так как собственные дети, один из которых — пергаментщик по профессии, обобрали ее и…