Таинственный незнакомец - [7]

— Ах! — закричали все дамы, дрожа.

— За ней, — продолжал Креки, — стоял человек с пистолетами в обеих руках. Это был тот самый мужчина, которого она укрыла в темной комнате перед приходом Турншера.

— Что же случилось? — спросил Бриссак.

— Человек этот вежливо поклонился и прицелился пистолетом в грудь главного откупщика. «Милостивый государь, — сказал он, — так как здесь нет никого, кто мог бы меня вам представить, а мадемуазель Аллар моего настоящего имени не знает, я сам себя представлю: я — Петушиный Рыцарь».

— Несчастный Турншер, должно быть, позеленел? — спросил Ришелье.

— Я не знаю, какого цвета сделалось его лицо, но он ужасно испугался. Петушиный Рыцарь имел самый непринужденный вид…

«Милостивый государь, — продолжал он, — вы сделали прекрасный выбор, купив эти бриллианты, в доказательство этого я прошу вас предложить их мне. Но, чтобы этот подарок стал еще дороже, я желаю, чтобы вы сделали мне его сами. Положите же эти бриллианты в футляры, потом заверните их, как они были завернуты, чтобы мне легче было их унести». Произнося все это, Петушиный Рыцарь держал один пистолет прямо перед грудью главного откупщика, между тем как дуло другого пистолета касалось виска Аллар. Турншер, конечно, повиновался, не говоря ни слова! Когда он кончил заворачивать драгоценности, Петушиный Рыцарь чрезвычайно вежливо попросил положить пакет в его карман и откланялся.

«Господин главный откупщик, — сказал он, — я не прошу вас провожать меня. Мадемуазель Аллар будет так любезна, что проводит меня до двери и посветит мне».

Пистолет делал свое дело. Главный откупщик не решился ни на одно движение, и Аллар, держа свечу в руке, проводила Петушиного Рыцаря. Тот дошел до двери на улицу, поцеловал в лоб балерину и исчез в темноте… Теперь скажите мне, господа, что вы думаете о Петушином Рыцаре?

— Это смелый мошенник, — сказал Ришелье.

— Вежливый разбойник, — прибавил Ликсен.

— Если Петушиный Рыцарь — ваш друг, месье де Таванн, — заметил аббат де Берни, — то уж, конечно, он не из числа друзей графа де Шароле!

— Вы ненавидите графа де Шароле? — спросила Комарго, кокетничая.

— У него страсть, — продолжал аббат де Берни, — стрелять для своего удовольствия в кровельщиков, которые работают на крыше его особняка.

— Кстати, — сказал Ликсен, — вам известен его последний разговор с королем? Несколько дней тому назад, — продолжал князь, — чтобы доказать свою ловкость, граф побился об заклад, что всадит пулю в череп человека, который работал на крыше монастыря, что находится рядом с особняком.

— Он убил работника? — спросила Сале.

— Наповал!

— На другой день, — продолжал де Берни, — он пошел, как он обычно делает в подобных случаях, просить помилования у его величества Людовика Пятнадцатого. Король подписал его помилование, а затем и другую бумагу. «Вот ваше помилование, — сказал он, — а вот подписанное заранее, еще без имени, помилование того, кто убьет вас!»

— Я не скрываю, что не люблю графа де Шароле, — продолжал Бриссак.

— И я, — прибавила Сале.

— Однако он был страстно в вас влюблен, — сказал маркиз де Креки, — он повсюду следовал за вами.

— Граф де Шароле и любит-то, вселяя страх, — прибавил аббат де Берни.

— Доказательством может служить участь мадам де Сен-Сюльпи, — сказала Кинон, — я сам видел, как умирала эта бедняжка. Я принял ее последний вздох, и, хотя я тогда был еще очень молод, эта сцена запечатлелась в моей памяти. Я, как сейчас, слышу проклятия жертвы графа.

— Де Шароле убил ее?

— Это случилось за ужином, во времена регентства. На мадам де Сен-Сюльпи было платье из индийской кисеи. Граф де Шароле взял подсвечник и поджег это платье, чтобы доставить себе удовольствие видеть, как сгорит женщина.

— Негодяй! — вскрикнули одновременно Комарго, Сале и Госсен.

— И она сгорела?

— Да! Меня позвали к ней, когда она умирала, — сказал аббат.

— И такие преступления совершает принц крови! — возмутилась Дюмениль.

— Потомок великого Конде, — прибавила Кинон, — брата герцога Бурбона!

— В ту самую ночь, когда граф совершил варварский поступок, — сказал Ришелье, — его нашли связанным и погруженным до подбородка в яму, наполненную нечистотами. Рядом стояла его карета, опрокинутая набок, без лошадей, а кучер и два лакея были связаны. Никто так и не узнал, кто опозорил графа.

— Однако он дешево отделался: только принял после происшествия ванну, — сказал аббат де Берни.

— Из крови? — спросила Кинон.

— Да. Чтобы поправить свое здоровье, он принимает ванны из крови быков.

— Говорят и худшее, — заметил Таванн.

Креки осмотрелся вокруг, не подслушивает ли какой-нибудь нескромный лакей, потом, понизив голос, сказал:

— Говорят, что эти ванны, которые он принимает в последнюю пятницу каждого месяца, состоят на три четверти из бычьей крови и на четверть — из человеческой.

— Если бы король это знал!

— Но он пока не знает, никто не осмеливается ему рассказать.

— Скажите мне, месье де Таванн, почему вы решили, что ваш друг, Петушиный Рыцарь, — враг графа де Шароле?

— Почему… не знаю, — ответил виконт, — но это легко доказать. В прошлом году каждый раз, когда граф позволял себе проделать что-то гадкое — стрелять в прохожих, вырывать волосы у лакеев, мучить женщин, которых любит, — на дверях его особняка ночью появлялась афиша с такими простыми словами: «Шароле — подлец», и подпись: «Петушиный Рыцарь».