Таинственный монах - [2]

– Мне? Так ты меня знаешь?..

– Нет, не знаю.

Хованский сурово взглянул на Гришу и взявши сверток, развернул его и стал читать с трудом разбирая намокшую бумагу, на которой расплылись чернила. Прочитав бумагу, он угрюмо взглянул на мальчугана, опустил левую свою руку со свертком, а правою облокотясь на стол, подпер голову ладонью и некоторое время размышлял молчал, а потом, говоря сам с собою произнес:

– От Досифея… Странно… Кто бы это мог быть?.. Не понимаю… Но все равно, для этого мальчика я должен все сделать, – закончил Хованский и, обратись к Грише, сказал:

– Ну, Гриша! Из этой бумаги я узнал не больше, как от тебя самого. Дело в том, что ты должен остаться жить у меня. Рад ты, что у меня будешь жить?

– А как же, дядечка, я хочу с ним жить? – возразил Гриша, вместо прямого ответа на вопрос Хованского.

– Ты хочешь с ним жить, да он-то не хочет. Любопытно было бы знать, кто это столь добрый дядюшка, который подкидывает своих племянников к чужим людям. Коли ты, мальчуган, не знаешь кто твой дядечка, так раз скажи мне по крайней мере, как он был одет?

Гриша, насколько умел, описал Хованскому одежду человека, который привел его к дому князя.

– Так это монах Досифей и посылает его ко мне, тогда как у него хранится… – воскликнул в удивлении князь и вслед затем погрузился в раздумье, которое было прервано приходом его супруги, высокой, стройной, красивой молодой женщины.

Княгиня была одета в сарафан малинового цвета, обложенный золотым галуном и мерлушкою. На белой, как мрамор шее ее, надето было жемчужное ожерелье, а на голове парчовый повойник. Войдя, княгиня низко поклонилась мужу, по обычаю того времени и, с покорностью в голосе, сказала:

– Ты звал меня, князь, что прикажешь?

Хованский поднял голову и, с некоторым смущением, приветливо сказал:

– Здравствуй, княгиня! Сегодня Бог благословил нас находкою. С этою грамоткою от преосвященного Досифея прислан к нам вот этот мальчуган. Прочитай, душенька, ты ведь у меня грамотейка.

Княгиня, взяв из рук мужа бумагу, приблизилась к свече и прочитала вслух следующее:

«Блаженни презирали на нища и убога, сказал Спаситель мира. Сирота, порученный мне человеком, имя которого уже не существует на земле, явится к тебе, князь, сею моею грамотою. Его зовут Григорием. Он крещен в нашей православной вере; от роду ему три с половиною года. Прими его, обласкай, воспитай. Господь воздаст тебе за сие сторицею. Буди здрав. Мы же все тебе кланяемся.

Досифей».

– Ну, что скажешь, моя дорогая? – с некоторым смущением спросил Хованский свою жену.

– Я жду твоих приказаний, князь, – робко отвечала княгиня.

– Я полагаю, что отказать Досифею нельзя. Примем мальчугана.

Княгиня с участием взглянула на Гришу и почтительно отвечала:

– Ты знаешь, князь, что я привыкла во всем тебе повиноваться. Помимо этого я готова и безродному сироте оказать ласки и попечения, какие оказывала родному нашему сыну. Долг христианский и воля твоя для меня священны.

– Знаю, княгиня, что ты добрая жена и нежная мать, а потому я с уверенностью обратился к тебе с настоящим предложением. Примем сиротку и Бог наградить нас за это.

Затем князь позвал Фомку и приказал ему отвести Гришу в детскую и сдать на попечение Афанасьевне и прибавил, обратись к Грише:

– Ступай, Гриша, ложись спать.

Фомка взял было мальчика за руку и хотел вести, он вырвался и резко проговорил:

– Я не хочу еще спать!

– Вот забавно! Чего же ты хочешь? – возразил смеясь от души Хованский.

– Я хочу горячего калача, – прошептал Гриша.

– Делать нечего, княгиня, давай нам чего-нибудь закусить, – сказал князь смеясь.

Гриша развязно сел на лавку около стола, едва вскарабкавшись на нее без посторонней помощи.

Смелость и непринужденность мальчика забавляли князя и он, угощая мальчика, ласково беседовал с ним, стараясь приспособляться к его понятиям. Гриша с откровенностью, свойственною детям, рассказал, что он никогда не видел людей в иной одежде, в какой был его дядечка. Насколько лепет Гриши забавлял князя, настолько княгиня становилась час от часу грустнее и молчаливее. Смелый Гриша неоднократно обращался к княгине со своими вопросами, но та отвечала наклонением головы, в знак согласия или только словами: «да» или «нет». Такого рода ответы видимо не понравились Грише и он, обратись к Хованскому спросил, указывая на княгиню.

– Что этот дядечка молчит? Немой он что ли?

Этот наивный вопрос мальчика заставил князя расхохотаться, и из него было понятно, что малютка воспитывался с раннего детства в мужском монастыре, никогда не видал женщин и что по его понятиям княгиня была такое же существо, как монахи, только в другой одежде. Князь хотел было объяснить Грише по этому поводу, но увидя, что его объяснения выше понятий мальчика, закончил тем, что приказал Фомке отвести Гришу в детскую. Чему Гриша беспрекословно повиновался. Он слез со скамейки, перекрестился на образа, поцеловал руки у князя и княгини и последовал за Фомкой.

Оставшись наедине с княгинею, Хованский встал из-за стола и в раздумье стал ходить по комнате. Наконец, обратись к супруге своей, сказал:

– Что ты, Наташа, не весела сегодня?