Таинства кулинарии. Гастрономическое великолепие Античного мира - [144]

Итак, как выразился комик Плавт, зубы были «отделаны» или, скорее, таким образом готовы исполнить ожидавшую их работу.

Те, кто имел несчастье потерять некоторые из сих мощных гастрофагических помощников, заменял их искусственными из слоновой кости, что были мастерски сделаны абсолютно похожими на своих соседей. Взору было неподвластно отличить их: разве можно требовать большего?

Но клепсидра и знаменитые часы на Марсовом поле оповещали, что пора надеть легкую белую рубашку, чуть подлиннее, чем греческий паллиум. Завершив последнюю часть своего туалета, гости в сопровождении нескольких рабов направлялись в великолепные чертоги устроителя пира. За ними, как тени, следовали те самые голодные прихлебатели, о которых мы уже упоминали, с отвратительным раболепством прилагавшие все усилия, чтобы по пути добиться улыбки или слова от приглашенных гостей.

Прибывшую в atrium толпу римской знати проводили внутрь дома приживальщики Себы. Гордый освобожденный раб не беспокоился ни о ком, но, подобно богатым грекам, которым он подражал, предоставлял своим незнатным знакомцам труд заменить его, оказывая почести гостям во дворце.

Они вошли в громадный холл, украшенный с неслыханной роскошью, освещенный люстрами, где вокруг размещалось несколько рядов сидений, не похожих на складные стулья и кресла, которые можно встретить в наши дни в самых изящно обставленных будуарах. Гости расселись, и тотчас же приблизились египетские рабы с душистой талой водой, что текла из золотых ваз самых изысканных форм, охлаждая ладони сенаторов и римских всадников, пока другие слуги освобождали патрициев от оков обуви с серповидными застежками. Затем ступни омывали подобным же образом, и другие рабы, умело обращавшиеся с ногами, в мгновение ока завершали деликатный туалет конечностей и снова заключали их в элегантные и удобные сандалии, крепившиеся лентами, завязанными крест-накрест.

Тут и там можно было приметить особ, все еще обряженных в свои тоги, несомненно забывших заменить их на пиршественные одеяния. Как только они попали в поле зрения управляющего, он сделал знак нескольким юношам в белых туниках, которые торопливо предоставили гостям synthesis, или короткие шерстяные облачения разных цветов, закрывающих все тело, но по желанию надевшего их оставляли непокрытыми плечи и грудь.

По завершении необходимых приготовлений сиденья убрали, и гости стоя ожидали освобожденного раба, Себу, который вошел быстрым шагом в сопровождении двух консулов, для коих были зарезервированы почетные места на ложах рядом с напыщенным амфитрионом. Последний снизошел обратиться с несколькими приветственными словами к собравшейся знати, и каждый устроился на своем ложе из злата и пурпура. Четвертое ложе отдали прихлебателям и «хвостам».

Тем временем рабы воскурили благовония в золотых сосудах, а юноши полили волосы гостей ароматическими эссенциями, заполнившими пиршественную залу нежным благоуханием. Этот обычай Рим позаимствовал на Востоке.

Золотая обшивка залы ослепительно сверкала, отражая потоки света, струившегося из хрустальных канделябров, и мелодичные звуки гидравлического органа возгласили о начале пира.

При этом сигнале богато разодетые слуги расположились внутри круга, что образовывали обеденные ложа, и немедленно накрыли столы из древесины лимонного дерева непомерной стоимости драгоценной, шелковой с золотом, тканью. После этого, словно из рук сильфид, на нее посыпалось множество редчайших цветов и лепестков роз.

Музыканты, symphoniaci, заняли место для оркестра, платформу, возвышавшуюся в одном из концов залы. Особенно стоит отметить флейтиста и арфиста. Последние составляли у римлян особую группу, которую окрестили названием College, и обладали исключительным правом посещать пиры и вносить оживление и разнообразие в помпезные церемонии.

Музыканты исполняли медленную, приятную мелодию, а рабы в это время расставляли на столах статуэтки нескольких главных богов вместе с изваяниями божественного Нерона, которого трусливые льстецы уже поставили в один ряд с бессмертными. Они также одновременно тут и там раскладывали солонки, а наиболее склонные к созерцательности гости молились Юпитеру прежде, чем предаться удовольствиям празднества. Едва эта короткая молитва завершилась, как веселые виночерпии распределили меж них маленькие прелестные хрустальные чаши, наполненные эфиопскими рабами до самых краев благородным медовым вином из больших кувшинов, что греки назвали amphorae.

Несколько капель веселящего напитка принесли в жертву ларам, божествам домашнего очага, сбрызнув в их честь пол и столы. Сие благочестивое возлияние предшествовало внесению в залу первого блюда, состоявшего из самых легких и наименее питательных яств, с помощью которых радушный хозяин возбуждал аппетит гостей для грядущих подвигов.

Латук, оливки, гранаты, дамасские сливы, со вкусом разложенные на серебряных блюдах, окружали сонь, приготовленных с медом и маковым соком, шарики из фарша краба, лобстера или лангуста с тмином, перцем и бензоиновым корнем. Чуть позже подали колбаски из яиц с шампиньонами и гарумом, поставив их рядом с колбасками из фазана, деликатесной смесью жира этой птицы, нарубленного очень мелко, и перца, подливки из сока жаркого и сладкого, настоянного на солнце вина, к которому добавили небольшое количество рыбного соуса на воде. Какими бы соблазнительными ни были эти изысканные кушанья, опытные эпикурейцы отдали предпочтение яйцам павлина, которые они открывали ложечками. Эти яйца, шедевр кулинарного гения, царившего у плит в доме Себы, были приготовлены из чудесно-ароматной массы, и в каждом находилась жирная жареная садовая овсянка в окружении яичного желтка и приправленная перцем.