Таганский Гамлет. Реконструкция легенды - [11]

Шрифт
Интервал


Офелия


Не знаю я, что думать мне про них.


Полоний


Так вот я научу: во-первых, думай,

Что ты — дитя, приняв их к платежу,

И требуй впредь залогов подороже,

А то, сведя все это в каламбур,

Под твой залог я разум потеряю.


Офелия


Отец, он предлагал свою любовь

С учтивостью.


— тут она потерялась. Она серьезно говорит, не впрямую, защищает свои чувства. Она не сильный человек, не смогла отстоять себя и ее задавили. Она стала орудием в руках папы.


Полоний


С учтивостью! Подумай!


А Полонию не до этого, он все понимает по-своему, он довольно похабный мужик. Он боится результатов романа и не верит Офелии. Он думает, какие меры принимать. Он человек же государственный.


Офелия


И в подтвержденье слов своих всегда

Мне клялся чуть ли не святыми всеми.


Полоний


Силки для птиц! Иль я забыл, когда

Играет кровь, как щедр язык на клятвы!

А Гамлету верь только в том одном,

Что молод он и меньше в поведеньи

Стеснен, чем ты; точней — совсем не верь.


У Полония тут обращение как бы к значению Гамлета, к его миссии. Объект — зал тут может быть. Обращение не персональное, а как к народу. Публика сидит — вот это народ, чтоб это было конкретней. Зал — подразумевается, что это Дания и народ Дании. Зал как аргумент для Офелии, что Гамлет себе не властен. Как будет выгодно для государства, для народа, так Гамлет и поступит.


А клятвам и подавно. Клятвы — лгуньи.

Я не хочу, чтоб на тебя вперед

Бросали тень, хотя бы на минуту

Беседы с принцем Гамлетом. Ступай.


(Грустная музыка)


Смотри не забывай!


Офелия

(в тишине)


Я повинуюсь.


Уходит.


Полоний


Каково! В залог сердечной дружбы!

Под твой залог я разум потеряю!


Свет усиливается, затем сразу гаснет. Занавес отходит назад до упора в заднюю стену, покачиваясь на месте. Из-под занавеса выходят Гамлет, Горацио, Марцелл. Из темноты зрительного зала к сцене тянется узкий луч, поочередно высвечивая их бледные лица. Они ждут появления Призрака. Вновь раздается крик петуха.


Гамлет


Пощипывает уши. Страшный холод.


Горацио


Лицо мне режет ветер, как в мороз.


Гамлет


Который час?


Горацио


Без малого двенадцать.


Марцелл


Нет, с лишним. Било.


Горацио


Било? Не слыхал.

Тогда, пожалуй, наступает время,

В которое всегда являлась тень.


(Радио — Трубы. Пушечные выстрелы)


Что это значит, принц?


Гамлет


Король не спит и пляшет до упаду.

И пьет, и бражничает до утра.

И чуть осушит новый кубок с рейнским,

Об этом сообщает гром литавр,

Как о победе.


(Радио — Выстрел пушки. Занавес идет вперед[26])

Горацио


Это что ж — обычай?


Гамлет


К несчастью, да — обычай и такой,

Который следовало бы скорее

Забыть, чем чтить. Такие кутежи,

Расставленные на восток и запад,

Покрыли нас стыдом в чужих краях.

Там наша кличка — пьяницы и свиньи.


Вот тут характеристика Гамлетом своей страны. И дальше его рассуждения.


И это отнимает, не шутя,

Какую-то существенную малость

От наших дел, достоинств и заслуг.


Горацио


Досадно ведь! Смотрите, принц, вот он![27]



Рисунок 3


Гремит гром, сверкают молнии. В огне, грохоте и буре на сцену спокойно выходит Призрак — пожилой, утомленный, лысый человек в синем костюме. В кулаке он сжимает пригоршню земли. Потом раскрывает ладонь, и земля медленно течет сквозь пальцы, сыплется на пол, к ногам Гамлета.

Гамлет прыгает в могилу и быстро говорит:


Гамлет

Святители небесные, спасите!

Благой ли дух ты, или ангел зла,

Дыханье рая, ада ль дуновенье,

К вреду иль к пользе помыслы твои?

Я озадачен так твоим явленьем,

Что требую ответа.


Эта тема идет у него и дальше, в следующем монологе, он все разбирается, что это за знаменье такое.


Отзовись


На эти имена: отец мой, Гамлет,

Король, властитель датский, отвечай!

Не дай пропасть в неведеньи.


И опять, как мать к Гамлету обращается, так Гамлет обращается к отцу:


Скажи мне,

Скажи, зачем? К чему? Что делать нам?


Горацио


Он подал знак вам одному.


Марцелл


Но не ходите.


Горацио


Ни за что на свете.


Гамлет


А здесь он не ответит. Я пойду.


Грустная музыка. И Призрак манит Гамлета, чтоб говорить только с ним наедине. Горацио характеризует Гамлета:


Горацио


Теперь он весь во власти исступленья.[28]


Марцелл


Пойдем за ним. Так оставлять нельзя.


Горацио


Пойдемте позади. К чему все это?


И тут знаменитые слова:


Марцелл


Какая-то в державе датской гниль.


И Горацио молится, как всегда в период несчастья обращаются к Богу.


Горацио


Наставь на путь нас, Господи!

Бог не оставит Данию!


Выстрел пушки. Уходят.[29]


И дальше идет сцена: Призрак — Гамлет. Она сделана как семейная фотография: отец, мать сидят на троне в умиротворенных позах, глядя перед собой, и у ног на полу, безмятежно обняв колени, уселся их сын, и его глаза уставились в ту же точку. Фотография как-бы оживает, и понятно, что это все в голове Гамлета происходит. И он при Королеве говорит свой монолог. И она соответственно реагирует. Когда он говорит плохо о жене, она медленно закрывает глаза пальцами рук. Это условный, ритуальный жест.

В Шекспире можно неожиданно делать такие резкие вещи, настолько он ёмок. Это стилизовано, это не реалистический знак.


Призрак


Я дух родного твоего отца,

На некий срок скитаться осужденный.

О, слушай, слушай, слушай! Если

Ты впрямь любил когда-нибудь отца…


Гамлет


О боже мой!



Рисунок 4


Рисунок 5


Призрак


Отмсти за подлое его убийство.


Гамлет


Убийство?


Рекомендуем почитать
Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Василий Шукшин. Земной праведник

Василий Шукшин – явление для нашей культуры совершенно особое. Кинорежиссёр, актёр, сценарист и писатель, Шукшин много сделал для того, чтобы русский человек осознал самого себя и свое место в стремительно меняющемся мире. Книга о великом творце, написанная киноведом, публицистом, заслуженным работником культуры РФ Ларисой Ягунковой, весьма своеобразна и осуществлена как симбиоз киноведенья и журналистики. Автор использует почти все традиционные жанры журналистики: зарисовку, репортаж, беседу, очерк.


Пушкин в Михайловском

Почти полвека Семен Степанович Гейченко был хранителем Пушкинского музея-заповедника на Псковщине. Уроженец Старого Петергофа, солдат Отечества, после тяжелого ранения вернувшийся с фронта, он восстановил из руин усадьбы в Михайловском, Тригорском и Петровском. Гейченко называл себя «Домовым», зная каждую мету, связанную с Пушкиным в Святых горах, и до конца своих дней сохраняя там жизнь духа русского гения. Эта книга легендарного человека о заветных тайнах несравненного края, где навсегда оставил свое сердце Пушкин.


Дневник режиссера. Комедии. Гайдай, Рязанов, Быков, Чулюкин, Серый, Фетин, Коренев, Оганесян

«Смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно» — этот афоризм Николая Карамзина можно назвать одним из девизов советского кинематографа. Наши режиссеры, такие как Леонид Гайдай и Эльдар Рязанов, обладали великолепным чувством юмора, чаще всего, сочетавшееся с отменным вкусом и чувством стиля. Они дарили радость многим поколениям советских людей и давали путевку в жизнь нашим любимым актерам. Их добрые и веселые творения стали неотъемлемой частью нашей жизни. Книга известного кинокритика Федора Раззакова рассказывает о наиболее известных и любимых советских комедиях, о фильмах, которые не устаревают и постоянно находят новых поклонников.


Чутье современности. Очерки о русской культуре

Василий Осипович Ключевский (1841–1911) – выдающийся русский историк, общественный деятель, педагог, председатель императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете. В сборник вошли все его статьи и речи, посвященные истории русской культуры. Многие его наблюдения и выводы звучат и сегодня злободневно и поучительно. Это, в первую очередь, очерки об историках, своих учителях и коллегах – Соловьеве, Буслаеве, Татищеве, Карамзине, Погодине, Грановском… Значительное число очерков посвящено писателям и поэтам: несколько статей и речей о Пушкине, статьи о Фонвизине, Лермонтове, Гоголе, Достоевском, Чехове… В своих размышлениях о русской культуре Василий Осипович проникал и в «дивную глубину человека», и в нравственную историю общества.