Таганка: Личное дело одного театра - [48]
Письмо К. И. Чуковского Ю. П. Любимову от 19 октября 1967 года
Дорогой Юрий Петрович!
Педанты в ужасе: можно ли сочетать Есенина и Эрдмана?! Трагедию и балаган?! Вы доказали, что можно. И не только Вы, но и Шекспир, который почти в каждую свою трагедию непременно инкрустировал две-три балаганные сцены.
И что за снобизм — хулить балаганы! С незапамятной древности балаган, как и цирк, — одно из самых демократических зрелищ. Именно благодаря балагану трагичность трагедии о пугачевском восстании усиливается, становится ярче, рельефнее. Патетика Есенина только выигрывает из-за стилевого контраста с балаганными сценами Эрдмана.
Екатерина II — очень благородный материал для сатирических фарсов. Эрдман противопоставляет величавости восставшего народа мелочную спесь самодержавной деспотии, оторванной от народных масс, глухой и слепой к их потребам и чаяниям.
Большое впечатление произвела на меня та интермедия, где по-щедрински осмеяны ловкие махинации, при помощи которых придворные пройдохи создавали потемкинские деревни. Написана эта сцена с большим мастерством и делает честь неиссякаемому дарованию Эрдмана.
Поэтому я спешу поздравить Вас с заслуженным успехом.
Ваш
Корней Чуковский 19.10.67 г.[320]
«На живую нитку»
Литературная композиция на Таганке обычно сшивалась «на живую нитку». Дело не в спешке — основа спектакля тщательно продумывалась. По мнению Д. Л. Боровского, причина — в природном «чувстве целого», которое свойственно Ю. П. Любимову. Потому-то режиссер «грубо сколачивает хребет действия. Спешит увидеть это самое целое. Откладывает проработку „кусков“ на потом, возможно, рассчитывая на догадливость артистов. Часто так и оставляет спектакль „сырым“»[321]. Композиция и «приспосабливается» к макету, и сокращается в процессе репетиций.
Р. П. Кречетова вспоминала: «На одном таком сокращении я присутствовала. Меня тогда поразили две вещи. Первая, как мгновенно артисты понимали, что отсекается, что остается. Мгновенно. Любимов говорил — вымарать, и куска будто никогда и не было. А ведь это не пьеса, а сложнейшая композиция. Даже просто запомнить, что в ней за чем, какая фраза с какой монтируется, и то — задача сверхсложная. А тут после купюр все срасталось будто у филиппинских хилеров, само собой. Никто ничего не переспрашивал. Я привыкла, что в других театрах реплику сократят, и то актер что-то выясняет, перестраивается. А тут все соображали стремительно. ‹…› А второе — было странно наблюдать, что выбрасывали не лишнее, не слабое, а вещи, которые казались мне замечательными»[322]. Здесь работал важный для театра принцип самоограничения.
«…мы, — рассказывал В. Высоцкий, — берем не только пьесы, написанные драматургами. Мы берем еще и повести, и романы. И работаем с живыми авторами, которые присутствуют у нас на репетициях. Это Трифонов (мы сделали спектакль „Обмен“ по его повести). Это Можаев (спектакль „Живой“ мы сделали по его рассказам). И по трем произведениям Федора Абрамова. Так что спектакли все довольно свежие — … если живой автор здесь же сидит в зрительном зале, он может кое-что переписать, сделать так, чтобы было удобно для театра»[323].
Коллективное авторство
«…Хотел или не хотел Любимов, но таганковская школа выпустила из бутылки своего джинна, имя которому — авторская энергия. Ни один театр до нас (и по сегодня) не мог бы похвастаться такой врожденной особенностью: команда Любимова состояла из актеров с черточкой… Актер-поэт. Актер-прозаик. Певцы, музыканты, мимы, киномастера… И этот серьезный комплимент лучших зрителей страны, из лучших „ящиков“[324] городов и сел — „атмосфера“ — был обязан духу соавторства нашей команды», — так писал Вениамин Смехов[325], актер театра, автор ряда инсценировок и книг; среди них и книги о Таганке. Смехов работал в том числе над сценариями к спектаклям «Послушайте!»[326] и «Час пик»[327]. В соавторстве с Юрием Любимовым, Борисом Глаголиным, Анатолием Васильевым и Леонидом Филатовым Смехов составлял литературную композицию по стихам Е. Евтушенко для спектакля «Под кожей статуи Свободы»[328].
Участие актеров в создании спектакля в первые два десятилетия жизни театра не было редкостью. Так, уже к первому спектаклю Таганки музыку писали актеры Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев, тогда еще студенты Щукинского училища[329]. Они же создавали музыкальное сопровождение ко второму брехтовскому спектаклю театра — «Жизнь Галилея», здесь же использовалась музыка Д. Шостаковича. К спектаклю «Антимиры» (поэтическая композиция по стихам А. Вознесенского) музыку писали уже три актера: к Хмельницкому и Васильеву присоединился Владимир Высоцкий. В другом спектакле по А. Вознесенскому («Берегите ваши лица») композиторами были Хмельницкий и Высоцкий. В работе над музыкой к спектаклю «Товарищ, верь…» (по произведениям А. С. Пушкина), наряду с композитором Ю. Буцко, участие в работе принимали актеры И. Дыховичный и Г. Пятигорский. Число примеров можно множить.
