Таганай - [152]

Где-то на улице послышался вскрик. Но никто не придал этому значения, все как завороженные уставились на психбольного, который продолжал свои пугающие движения. Руки Коробова практически достигли верхней точки. Тело продолжало трястись от судорог, а голова, уставившаяся в пространство белками закатившихся глаз, стала чуть приподниматься, как будто Коробов хотел взглянуть на людей, окружавших его.

Что-то дважды бухнуло об стену их барака, где-то в районе срединных комнат. А голова Коробова продолжала подниматься с подушки, его лицо искривилось, движение происходило явно через силу, все шейные мышцы напряглись. Он пытался еще больше поднять голову над подушкой, но что-то тянуло ее назад. И так, преодолевая это притяжение, голова больного подвигалась по сантиметру, чтобы обратиться лицом к присутствующим. Наконец, он будто увидел их всех незрячими глазами. Его голова тряслась, испытывая невероятное давление. Рот Коробова стал шевелиться, сначала хаотично, но затем это все больше стало напоминать речь, только абсолютно бесшумную.

Все стояли как вкопанные. Шакулин вспомнил о том, что в клинике во время приступа Коробов тоже говорил им некие слова, которые, как потом оказалось, Листровский прекрасно разобрал. Шакулин слегка коснулся капитана, чтобы узнать, о чем ведет речь больной сейчас. Но его порыв прервала короткая вспышка яркого света за окном, одновременно с которой их барак буквально встряхнуло от грохота. Казалось, что молния ударила прямо в строение, на крыше явно что-то разнесло, судя по звукам сломавшихся досок. И вдруг за окном полил дикий ливень вперемежку с крупными зернами града. Поднялся ужасный шум от небесной бомбардировки по стенам и крыше деревянного барака. Эта звуковая атака несколько снизила тот ступор, в который все впали при виде метаморфоз с телом Коробова. Однако на больного это никак не повлияло, он все так же пытался что-то сказать находившимся в его комнате людям.

На чердаке был слышен скрип. Видимо, те двое спецов, лежавших там в укрытии, спешили убраться восвояси. Ливень только усиливался, в окно летели большие градины, рискуя разбить стекла. Впечатление было такое, что под натиском стихии бревенчатое строение может дать слабину. На лицо Шакулину сверху что-то капнуло. Он тут же вытер жидкость рукой и чисто автоматически поднес палец к глазам. В полутьме комнаты, свет фонарика по-прежнему падал только на кровать Коробова. Лейтенант разобрал, что на его пальце, которым он убрал каплю, осталась странная цветная полоса. Она была темной, темнее его кожи. Он потер пальцы между собой и понюхал, чем пахнет. Это была не вода.

Шакулин, боясь предположить, что же на него капнуло, снова тронул Листровского за плечо. Судя по лицам обоих капитанов, в этот момент они напряженно пытались прочесть по губам, что же говорит Коробов.

– Евгений Палыч, – Шакулин говорил ровно настолько громко, насколько было необходимо, чтобы Листровский услышал его сквозь шум ливня за стенами барака. – Посветите на потолок, на меня что-то капнуло.

Листровский, будто не услышал просьбу лейтенанта, и все так же сосредоточенно, сощурившись, смотрел на больного. На его щеку тоже приземлилась темная капля с потолка. Капитан тут же смахнул ее. Все это не осталось незамеченным Шакулиным.

– Евгений Палыч, потолок, светите туда, что-то капает! – уже намного громче сказал Шакулин.

– Крыша протекла, наверное, – отреагировал Барышков и потянулся за рацией, висевшей у него на поясе, намереваясь связаться с постом на чердаке.

Листровский, наконец, перевел свет фонарика на потолок. Вопреки ожиданиям Барышкова, по взмокшим доскам медленно перемещались крупные капли, но не протекшей воды, а алого цвета.

– Кровь, – прошептал Моляка, осаживаясь в ужасе на пол.

Красная субстанция просачивалась сразу из пяти или шести щелей между досками потолка, временами скапывая на пол их комнаты. Всем кгбэшникам стало понятно, что за сильный грохот и последовавший за ним скрип раздавались до этого на крыше барака.

Зверь. Он был там. Оба спеца на чердаке, скорее всего, мертвы. С потолка капала именно их кровь.

Барышков и Листровский, как по команде, не спуская глаз с досок над ними, потянулись за пистолетами. Шакулин успел посмотреть обратно на Коробова. Взгляд закатившихся глаз больного уставился прямо на него. Шея тряслась от усилий, удерживая голову в поднятом положении, а рот будто выкрикивал слова, пытаясь в окружавшем шуме от дождя и града, достучаться до Шакулина. Лейтенант сосредоточил внимание на движениях рта Коробова, уловив, что точно такую же артикуляцию он видел от больного в процессе приступа в больнице.

– Он говорит: «Убей меня!», – чуть ли не проорал Шакулин, когда его осенило понять смысл безмолвной речи меченого. – Вы слышите! – он затряс Листровского за плечо.

– Тихо! Я знаю! – оборвал его капитан, пристально глядевший на потолок и готовый, что на них в любую секунду оттуда свалится Уутьема.

Ливень неожиданно начал стихать, град закончил свою бомбардировку, а капли дождя стали падать значительно реже. Очередная молния осветила пространство за окном, раскатистый гром пришел секунды через две. Но одновременно с ним, сильно скрипнули доски на чердаке барака, и послышался удар, разбивающий деревяшки. Через мгновение на улице что-то большое звучно приземлилось в лужу.