Таежный гамбит - [84]

— Да ты не серчай, Герасимович, — смягчился Матвеич. — Все правильно мы сделали тогда, в Больше-Аринской. Одна беда — не шибко мы с тобой грамотны в военной науке оказались.

— Да, толковые люди погибли, — согласился Камов, но тут же горячо бросил: — Но ведь погибли они за наше дело, Матвеич!

— Выхода у них не было, вот и погибли за наше дело. У красных вон тоже, знать, полно офицеров. Так они гибнут за красное дело, потому как выхода у них опять же нет!

— Ты не прав, Матвеич, — возразил Камов. — Мы с покойным полковником Сбродовым об этом много говорили. Он мне сказал как-то, что каждый офицер сделал свой выбор задолго до того, как примкнул к кому-то. Сам Сбродов в Хабаровске сидел полмесяца, среди травли чекистской, жизнью рисковал, но ведь не пошел к красным, хотя каждую минуту ждал ареста… Так что тут нечто большее, нежели выгода, Матвеич. Полковник мне сказал незадолго до смерти: «Такие, как я, мало приспособлены к обычной жизни. Мы не реалисты, мы — романтики. Ведет нас по жизни одна цель — служить родине. В германскую мы били немцев, теперь бьем красных, но мечта одна. И у красных одна. Только у них красная, а у нас — белая. И ради этой мечты мы готовы презреть покой, благополучие, личное счастье. А если понадобится, то и на Голгофу пойти». Так-то, Матвеич. Сам Сбродов уже прошел через свою Голгофу, теперь в вышних сферах, мир его праху. А нам вот только предстоит…

— Не рано ли заупокойную завел, Герасимович? — удивленно посмотрел на него сотник.

— А что предложить-то можешь?

— Да и предложу! — кивнул казак, — да вот только послушаешь ли?

— Послушаю, Матвеич. Ты ведь у меня один остался ветеран, тебе только теперь могу доверять, на тебя положиться. Вот и давай вместе решать, как быть-то? Что предложишь-то, Матвеич? — безнадежно спросил Камов.

— Дождаться темноты и ударить, через Амгунь, по льду! А не то рано или поздно красные точно так же поступят с нами. Повезет — уцелеем. Не повезет — все одно хорошо, избавимся от мучений, какие, слыхал, чекисты практикуют для пленных…

— Без мучений Голгофы нет, Матвеич, — грустно возразил Камов.

— Голгофа-то — она тоже разная бывает, атаман. Кому мучительная, кому радостная. Как исход от всего, значит. А какая приключится — не нам гадать. Иль не согласен, Герасимович?

— Согласен, — задумчиво обронил Камов. — Ладно. Значит, с наступлением темноты и рванем. Пластунов вышлем вперед, пусть очистят берег от постовых.

— Давно бы так, атаман! А то третьи сутки в мешке сидим! — взбодрился сотник.

7

Лучший учитель военному делу — война. Никогда не оканчивавший военных училищ и тем более академий, Острецов за четыре года внутренней войны в России стал военным до мозга костей. Оперативно и решительно взявшись за конкретное дело, он никогда не позволял себе расслабиться до его логического завершения. Обладал прекрасным чутьем, интуицией, здоровым азартом. Случались, конечно, у него и неудачи, но в большинстве случаев это были все-таки победы — яркие, ошеломительные, монументальные даже.

Отправляясь на ликвидацию камовского мятежа, Острецов думал над тем, как удобнее и без лишних потерь сделать это. «Каждой армии, каждому отряду, даже каждому солдату необходимо навязать такой вид боя, который ему непривычен, несвойствен, при котором он никнетт, тушуется, теряет оперативность и сноровку, — размышлял Острецов. — Для моряков, например, таким видом боевых действий являются сухопутное наступление или оборона — моряки становятся тогда просто-напросто пушечным мясом. Забавно видеть, как матросики нестройными толпами несутся на пулеметы, заплетаясь в клешах, неловко орудуя винтовкой, не умея нанести грамотного штыкового удара. Пехотинцы, естественно, не усидят в седле, а вот кавалеристы не любят тесноты. Да, не любят тесноты! — воскликнул он. — Им нужен оперативный простор, степи, широкие долины. Как здесь, в Забайкалье. Камовские казачки привыкли действовать налетами, глубокими рейдами в тыл врага. А вот воевать в теснине, к примеру, или прижатыми к естественным природным преградам они не обучены. Значит, — домысливал Острецов, — Камова надо локализовать, запереть где-нибудь. И — уничтожить!»

Прибыв к Кербинскому склону и внимательно осмотрев местность, Острецов понял, что это как раз то, что поможет ему быстро расправиться с Камовым. Он приказал отряду остановиться и готовиться к бою. А когда разведчики донесли о приближении отряда мятежников, привел части в боевую готовность. И едва Камов начал переправу, хладнокровно обрушил на казаков шквал артиллерийского и пулеметного огня.

Но признался себе, что не ожидал такой упорной обороны. Конечно, Острецову были хорошо знакомы характер казаков и их остервенение в бою. «Словно последний раз бьются», — каждый раз думал Острецов, невольно восхищаясь тактикой иррегулярных конников, которой могла бы позавидовать любая регулярная часть. Но чтобы драться вот так, будучи практически обреченными, — такого даже он предположить не мог. «Да, просто так, лобовыми атаками их не возьмешь, — прикидывал Острецов. — Весь боекомплект только израсходуем впустую. А нам еще с Мизиновым разбираться…»