Таежная одиссея - [15]

Место для охоты выбрали километрах в двух от барака, где к самому берегу реки подходила марь. Приехали мы засветло и, ожидая начала рева, принялись собирать ягоды. Какое великое множество голубики и жимолости росло здесь! За каких-то полчаса мы собрали два ведра. Перемазанные фиолетовым соком, сидели мы на кочках и прислушивались к тишине. Осенью можно прохлаждаться на мари, попробуй сделать это летом — моментально съедят комары!

Первый изюбр подал голос, когда было еще светло. Где-то далеко затрубил второй. Самый ближний к нам заревел уже в сумерках. Сузев взял винтовку и пошел вперед, за ним с трубой Димка и чуть сбоку я. Изюбр заревел еще раз — Моргунов ответил. Не заподозрив обмана, самец принял вызов, и между ним и Моргуновым началась голосовая дуэль, которая обычно предшествует боевому турниру. Самец, услышав «соперника», стал злиться — в его голосе все сильнее звучали ноты ревности. Димка дразнил его, дерзко отвечая, и, наконец, изюбр не выдержал и бросился к противнику. Марь мы выбрали не случайно. На фоне чистого неба легче было заметить оленя,

Изюбр остановился где-то возле опушки. Рискуя быть разоблаченным, Моргунов последний раз дунул в трубу. Ослепленный страстью и ревностью, не выбирая дороги, ломясь прямо через кусты, изюбр выскочил на марь.

Я хорошо видел его высоко вскинутую голову с развесистыми рогами. Олень летел прямо к месту, где стоял Димка, и тот, переполошившись, сиганул в сторону. Поднявшийся из-за кочек Сузев вскинул винтовку, но она только чакнула. Осечка! Изюбр заметил обман, круто развернулся, но Сузев успел передернуть затвор, и многоголосое эхо выстрела прокатилось по сопкам. Добытый нами олень оказался очень крупным, и это решило наши пищевые проблемы.

На следующий день, возвращаясь с проверки ловушек, я услышал монотонный крик бурундука.

Полосатый лесной барометр снова предвещал дождь, И, как всегда, не ошибся. К вечеру небо обложило низкими тучами и по-осеннему холодный, затяжной дождь загнал нас в барак на целую неделю. Конечно, сидеть днями в помещении мы не могли и изредка ходили в тайгу, добросовестно делая свое дело.

Из дневника экспедиции (Запись, сделанная Моргуновым) «15 сентября.

Не всем в мутной воде легче ловить рыбу. Норка, к примеру, не может ее поймать и переходит на другой харч. Сейчас она ищет всяких там мокрых воробьев и прочих пичуг. К нашим ловушкам совсем не подходит, потому что не может учуять в них рыбу — вода уносит запах. А небо прохудилось основательно. Все мокрое и холодное. Ловушки замывает грязью. Каждый день таскаешься с ними на новое место. Дождю не видно конца. Сегодня полез кормить норок, как-то нечаянно сунул за сетку палец, и его не полизали, а укусили.

И все же: как бы нам придумать заряжать ловушки какой-нибудь живностью?… В доме у нас до чёрта мышей…»

В первый же погожий день, истомившись от безделья, мы с Димкой решили отправиться в путешествие. Хотелось поразмяться, посмотреть новые места, тянувшие к себе заманчивой неизвестностью. Сузев ворчал, но мы пообещали ему долго не задерживаться.

Собираясь в дорогу, Димка положил себе в рюкзак одеяло. Сколько я его ни уговаривал не брать лишнюю тяжесть, он наотрез отказался внять моему совету. В его голове крепко засели образы индейцев, в атрибуты которых обязательно входила эта вещь.

Солнечным тихим утром мы, свистнув собак, бодро зашагали по расцвеченной, посвежевшей после дождя тайге. Осень уже полновластно хозяйничала в лесу. Каких только красок в нем не было: желтые, зеленые, оранжевые, багровые, коричневые цвета заполняли все пространство. Цветной пожар бушевал вокруг нас. Особенно нравились мне клены. Их резные листья прямо-таки полыхали на фоне зеленых кедров и слей.

Мы шли по направлению русла Перевальной, срезая ее изгибы. То и дело попадались заросли дикого винограда и актинидии. Ягод было так много, что невольно рождалось сожаление о пропадающем бесполезно добре. Хотя природа и предусмотрела их диких потребителей, но вряд ли они были в силах съесть и третью часть таежного урожая. Созревающие шишки пучками торчали в кронах деревьев, и возле них уже хлопотали кедровки.

Чем дальше мы пробирались в верховьях Перевальной, тем стремительней становилась река. Километров через десять она превратилась в непроходимую для лодки дорогу. Заломы следовали через каждые полкилометра. К концу дня, пройдя километров двадцать, мы остановились на ночлег на берегу реки. Пока я устраивал костер, Димка подстрелил на ужин двух рябчиков.

Нодья[1]* из сухого ясеня горела ровно и сильно. Завернувшись в свое одеяло, Димка сосал огромную «козью ножку»; неподвижно уставившись на огонь. Он и впрямь был похож на индейца — не хватало только перьев на голове.

Наступило утро. После завтрака мы перешли по залому Перевальную и ушли от ее берега, намереваясь сделать крюк по пути домой. Теперь мы стремились в сопки, к дубнякам, на поиск диких кабанов. Их следы встречались и вчера, но, стараясь уйти как можно дальше, мы не обращали на них внимания. Собаки бегали вокруг нас, то и дело облаивая какую-то мелочь. Жулик тявкал на всех, кто ему попадался: на бурундуков, мышей. Букет был, по-видимому, бельчатником. За вчерашний день он облаял не меньше двадцати белок. Он и сейчас внимательно осматривал своим единственным глазом кедры и ели. С каждым днем Букет мне нравился все больше. У него была бескомпромиссная и честная душа. Будучи в зрелом возрасте, он не заискивал перед нами, был независим, спокоен, бодр, но обидчив. Мы не стреляли белок, но каждый раз я хвалил его за находку, ласково трепля по голове. Букет щурил единственный глаз и утыкался носом в мои колени. Он же явился зачинщиком затеи, которая привела к удивительной находке. Заметив мелькавшего впереди колонка, Букет кинулся догонять его, а вместе с ним наперерез зверьку побежал Димка. Нам совершенно не нужен был никчемный колонок, и Димка погнался за ним просто от избытка сил. Они долго нагоняли страху на перепуганного зверька, пока Димка не растянулся на земле, не сумев перепрыгнуть через большую валежину. Сначала он чертыхался, потом замолчал.