Тачанка с юга - [38]

Шрифт
Интервал

За моей спиной послышались возня и брань. Потом ругань Аркадьева сменилась глухим мычаньем. Оглянувшись, я увидел налитые кровью и злобой глаза.

Неподалеку от деревни Борода перерезал ножом уздечку нашей «трофейной» лошади, и она, обогнав тачанку, галопом понеслась вперед.

— Вот чертова кобыла! — выругался Борода. — Если те «незаможники» здешние, то как бы нам не нарваться! — Он пересел на козлы. — Ты, Саня, не зевай! Чуть что — бей из карабина! Да надень арестованному капюшон.

На хорошей рыси мы въехали в деревню. По длинной улице, которой, казалось, не будет конца, мальчишки с криками ловили наш «трофей». Из-за плетней, из окон выглядывали селяне…

У самой околицы путь нам преградило стадо коров. Коровы затерли тачанку со всех сторон. Возле нас оказались две тетки. Одна из них, прижатая к тачанке, встала на подножку и очутилась лицом к лицу с Аркадьевым.

— О, лышечко! — испуганно закричала она и бросилась в самую гущу стада. — Люди добрые, спасите!

Вторая, не понимая, что напугало первую, тоже стала кричать. Щелкая кнутом, к нам поспешил пастух. Он схватил сибирок за уздечки и потащил в сторону.

— А ну, брось! — строго прикрикнул Борода. — Занимайся своим делом! — Пастух, однако, продолжал тащить лошадей и громко кричал. На его и бабьи крики к нам со всех сторон бежал народ.

Между тем почти все стадо уже прошло. Борода несколько раз хлестнул сибирок, но они не в состоянии были сбросить пастуха, повисшего на оглобле, и лишь вставали на дыбы.

— Стреляй над головой! — по-французски скомандовал Борода. Я выстрелил из карабина. Пастух опустил оглоблю и упал, сибирки рванулись, и тачанка, подскочив два раза левой стороной, вынеслась на околицу. Позади кричал пастух. К нему бежали несколько мужиков. Один из них держал обрез.

Вспомнив наставление Бороды, я прицелился, стараясь, чтобы пуля легла около ног вооруженного дядьки, и выстрелил. Дядька бросился в сторону, к куче хвороста, и оттуда тотчас же раздались два выстрела.

— Чего там у тебя? — не оборачиваясь, крикнул Борода.

— Тут один дядько баловался с обрезом, — ответил я.

На бешеном галопе сибирки вынесли нас в поле. Когда деревня скрылась за пригорком, Борода, лукаво улыбаясь, спросил:

— Как, палка-махалка, не сдрейфил?

— Нет, товарищ начальник, — бодро ответил я. — Вот только стрелять при такой тряске трудно. — И, вспомнив про пастуха, спросил: — Как вы думаете, мы его не раздавили?

— Навряд ли. Тачанка легкая. Разве что кони копытом ударили… Да и то — куда попали! Меня кони раз десять били — и, как видишь, живой.

Уже порядком стемнело. Место было открытое, дорога просматривалась не более чем на полверсты.

Борода остановил тачанку, слез, поправил что-то в сбруе и стал прислушиваться.

— Вроде позади скачут, — сказал он. — Ты ничего не слышишь?

Как я ни напрягал слух, ничего, кроме пофыркивания наших лошадей и дальнего крика какой-то ночной птицы, не слышал.

Кирилл Митрофанович присел на корточки, снова прислушался и уверенно подтвердил:

— Да, палка-махалка, три или четыре коня скачут. — Он сел на облучок, разобрал вожжи и подхлестнул сибирок.

Галопом мы миновали небольшое спящее село.

— Хутор Посуньки, — определил Борода. — Сейчас будет лес, а от него до города восемнадцать верст. Только бы избавиться от попутчиков!

Но позади уже отчетливо слышались крики и конский топот. Можно было разобрать отдельные слова.

— Не уйти нам, Саня, — сказал Борода, — кони у них посвежее наших. Придется принимать бой.

— Я готов, Кирилл Митрофанович!

Борода перевел сибирок на шаг. Мы проехали с полсотни шагов, когда совсем рядом, из темноты, раздался злорадный голос:

— Поймались, комиссары!

— Не подъезжайте близко! — тотчас же крикнул Борода. — Буду стрелять!

— А, боишься, собака! — заорали бандиты. — Слазь с брички! — На нас посыпались угрозы и отборная брань.

— Не зевай, Саня, управимся! — ободрил Борода. — Их человек пять-шесть.

Справа и слева у дороги зачернели кусты. Мы въехали в лес. Борода передал мне вожжи, велел отъехать шагов на сто и подождать его, а сам спрыгнул с тачанки и мгновенно исчез среди деревьев. Я стегнул сибирок, и тотчас же над моей головой засвистели пули. В ответ прозвучали выстрелы из кольта и оглушительно разорвалась граната.

Я стал ждать Кирилла. Тревога моя росла с каждой секундой. Я напряженно вглядывался в темноту, стараясь определить, где находится Борода, но ничего не видел. И кольт его почему-то молчал. Зато бандиты стреляли беспрерывно.

Вдруг совсем близко хлопнул выстрел, и я увидел бегущего человека. Он тяжело дышал.

— Саня, это я! Гони! — Подбежав, Борода вскочил на тачанку. — А ты, палка-махалка, отъехал не на сто, а на все триста шагов. Еле добежал! — задыхаясь говорил Борода. — Давай мне вожжи и следи за дорогой да постреливай, отпугивай их.

Тачанка вынеслась на открытую местность, и в это время, как назло, из-за леса показалась луна. Теперь мы стали отличной мишенью, и бандиты немедленно воспользовались этим: со стороны опушки часто-часто застучали выстрелы. По вспышкам я определил, что стреляют человек пять.

Между тем сибирки начали выдыхаться: уже ни свистом, ни кнутом их нельзя было перевести на галоп.


Еще от автора Александр Эммануилович Варшавер
Повесть о юных чекистах

Рассказ о первых годах революции, о том, как ребята — воспитанники ЧК — помогают взрослым в борьбе с контрреволюцией.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.