Табернакль - [23]

“Сила воображения может пробудиться внезапно, точно от искры в сухостое…” Продолжение фразы и последующий абзац были вымараны; я подумала о Мировиче и детях из клиники. Его рассказы, сказки, книги, смешавшиеся в книгу, разбудили детей, полыхнула искра в сухостое, и они, неофиты, незнайки, оказались в самом центре мифа, который и был культура и частью которого они теперь стали. Воображение каждого нашего “колдовского ребенка” и всех их вместе, должно быть, и материализовалось в образы посещений.

“Детская магия, – написал он на следующем листке, словно услышав мысли мои, – жила в сознании Гумилева всю жизнь. Мне кажется, его последняя поездка на Украину несла в себе и скрытую цель; он загадал, что на одной из станции увидит на перроне Ольгу Высотскую с сыном – и сойдет с поезда. Но ему не удалось увидеть их в окно, а о том, что он увидел, сказал он с горечью: „Украина сожжена“. И потом, когда узнал он, что в Ростове поставили его пьесу, он надеялся, идя в театр, что одну из ролей будет играть она. Не сбылось и это”.

– Какие странные имена у посетителей наших больных, – сказал Мирович.

– Уток и Тимтирим? – спросил Орлов.

– Нет, к этим уж я притерпелся. Шоро и Назарик.

У Шоро один раз спросили:

– Может быть, Назарик – пигмей?

– Мы с ним пигмеи по очереди, – отвечал Шоро.

Они и вправду масштабировались на разные лады, с ростом и величиной полная неразбериха, семь пятниц на неделе; в канун ноябрьской воробьиной ночи Назарик появился, сидя у Шоро на плече, и был он в тот момент то ли не больше крупного петуха, то ли не меньше маленькой обезьянки.

– Я играю в свой тотем, -важно пояснил он.

– Если ты чуть-чуть индеец, почему твое имя Назарик?

– Это мое подменное имя номер два.

– У тебя несколько подменных имен?! – воскликнул зачарованный Жанбырбай.

– Нет, подменное одно, но есть еще тайное номер три, запасное номер четыре и псевдоним номер пять.

– Зачем тебе их столько? – спросил Мальчик.

– Все это не нашего ума дело, – промолвил Шоро и унес Назарика.

На вопрос, кто из них главнее, Шоро отвечал:

– Кто в данный момент меньше, тот временный главнюк.

– Ну, не всегда, – возразил Назарик.

Во время ежевечерней игры “Что ты любишь?”, когда пришла его очередь, Шоро впервые заулыбался:

– Я люблю домик для птиц!

– Скворечник?

– Нет, для скворца домик избушечка, дуплянка из полешка, а я люблю цыганский домик для птиц, настоящее вардо.

– Ведро? – не понял Петя.

– Кибитка, – пояснил Шоро, – возок жилой.

– А ы, А-а-и?- спросил Хасан.

– А я, – отвечал Назарик, – люблю рыбий плеск.

– Весной корюшка пойдет, – произнес Князь, чтобы Назарику стало хорошо.

– Много ли юколы из здешней корюшки? – философически спросил тот.

Петю и Пашу Назарик называл альпинистами и не говорил почему, только Князю по секрету объяснил:

– Раз они близнецы, значит, горные люди, дети горных людей.

– Они разве близнецы? – шепотом спросил Князь.

– Назарик, – спросил Паша, – а ты, случайно, не чукча?

– Случайно нет, – ответил Шоро, и Назарик унес его, бывшего к случаю меньше пигмея.

Ранним утром, пока не гремело ведро, не брякал половник, едва начинало светлеть, светать, да, собственно, еще и вовсе было темно, на краешке кровати Князя в ногах сиживал сухонький старичок с посохом в длинном одеянии, то ли в подряснике, то ли в халате уличном, теплом, больничном, сине-голубом, то ли в зимней до пят северной одежде (был ли то зипун или армяк на особицу, Князь не знал); шапку держал он в руке. И, насидевшись, наполнив все пространство вокруг ласковой тишиною, покрывал голову и тотчас исчезал.

– Это святой Марей, – объяснил Князь Пете, спросившему, не дедушка ли его навещает.

Однажды он заговорил про святого Марея при Княгине, она было возразила, мол, такого святого ни в одних святцах нет.

– Что ты, мама, – отвечал ей Князь не без обиды в голосе, – как же его нет, он меня проведать пришел, такой же, как я, у твоих пинежских родственников видел, только тот был поменьше, скульптура деревянная, а этот и вправду дедушка дедушкой. Старая тетя Дуня ему молилась и его по имени звала Марей. Она говорила, он у них в доме стоял с детства ее прабабушки, она его знала, а ты давно оттуда переехала, ты его забыла или знать не могла. Тетя Дуня сказала: умрет – мне его подарит. Может, она умерла, вот он и ходит.

Глава семнадцатая

Полумгла. – Мальчик назначен на операцию. – Лугаревич. – Лихорадка и бред. – “Возьми меня в Раушен”. – “Он меня слышит”.

В одну из пятниц с утра осенняя хмурая полумгла взяла город приступом, а с ним и Мариинский приют. Тучи зависли, словно навсегда, дождь так и не начался, то заморосит, то раздумает, то стемнеет, словно время собирается двинуться вспять и вернуть нас в ту часть суток, где едва светает. Я опоздала на работу, что случалось со мною, Орлов пришел чуть позже меня, чего не бывало никогда.

– Идите на обход, – сказала Жерехова Виталию Северьяновичу, – директор велел всем руководителям подразделений присутствовать.

– Не в настроении? – спросил Северьянович, надевая парадный халат.

– Очень даже в настроении, – отвечала она мрачно, – Болотова с Мировичем в командировку отправил. Заместительница его бюллетенит. Будет на операцию, кого захочет, назначать. Идите уже. Герман Иванович, вам сегодня кто первый навстречу попался?