Та, кто задает вопросы - [23]

– Они только все портят, – поддакнула Ирка Поверчучка. Сегодня она пришла в секондовской футболке с затертыми рукавами и широкими поперечными полосками, которые делали ее еще толще, чем она была. – Лучше бы приглашали украинцев. Мы – такие же белые люди, как они.

Произнесла она это скороговоркой, глотая слова и шлепая крупными губами. Вот ее губы не казались картинкой из журнала косметики. Про таких обычно и говорят: «Губошлепка».

– Можно подумать, тебя надо приглашать, – мило улыбнулась Соломия. – Ты же село, Поверчучка, тебя дальше коровника твоей бабушки никуда пускать не следует.

Все знали, что каждое лето с самого первого класса Ирка проводит в селе у бабушки. Полет грядки, поливает ягоды и печет бесконечные пироги, от которых ее попа становится больше с каждым годом.

Пацаны, стоявшие рядом, заржали. Уж слишком ярким контрастом смотрелись Ирка и Соломия.

– Ничего плохого в селе не вижу, особенно если это Закарпатье. Да, Ир? – Григорий повернулся к Поверчучке и улыбнулся.

– Да, Закарпатье, и там горы всякие и реки. Очень красиво, между прочим, – возмутилась Ирка.

– Вот и не лезь. Представляй про себя, как будешь помогать бабушке со стадом коров, – обрезала ее Соломия.

Сама Совинская планировала поступать в Варшаве, ее будущее уже давно определили родители.

Я в таких разговорах не участвовала. Слушала, как Григорий произносит несколько фраз на польском, после переходит на чешский, и Соломия бойко ему отвечает. Кроме Соломии на дополнительный факультет по чешскому ходила Христя конечно же и вообще добрая половина наших девочек.

Едва прозвенел последний звонок, я рванула из класса на поиски Богдана.

2

Я не писала своему парню уже целую вечность, и мне не терпелось рассказать ему о том, что случилось.

Богдан ждал, как всегда, у школьных ворот и, едва я прискакала к нему, запыхавшаяся, нервная, лохматая, обнял и чмокнул в щеку.

Конечно, мы успели повидаться на переменках, и свои поцелуи от Богдана я уже получила, но это было мельком. А сейчас я прижималась к парню и чувствовала, как закипают на глазах слезы.

Я немного всплакнула сегодня утром в ванной, когда еще раз забралась под душ, желая смыть с себя навязчивое ощущение чужих рук на талии. Но это были быстрые слезы, потому что я считала бессмысленным разводить соленую влагу, которая не поможет и ничего не изменит. Потому плакать я себе запрещала.

Вот и сейчас вскинула голову и улыбнулась, чтобы глаза поскорее просохли на теплом весеннем ветру. Никаких слез, никаких соплей.

– Я потеряла телефон, – начала я и вдруг запнулась.

А как рассказать о Матвее? Я не могу говорить об этом загадочном парне. Он не пришел сегодня на уроки, и никто о нем не спрашивал, никто не интересовался, почему Матвей Левандовский не явился на занятия. Как будто его и не было в нашем классе. Однако же я видела его фамилию в списках в журнале, четко и верно написано, и даже проставлены оценки по некоторым предметам.

– Где ты его потеряла? И где ночевала? – беспокоился Богдан.

Заглядывал мне в глаза и хмурился, а его рука крепко обнимала меня за плечи.

– После работы на меня и подругу напали какие-то бандиты, мы еле ноги унесли. И телефон потеряла, пока убегала. Но все обошлось. Заночевала у подруги, потому что побоялась одна идти домой, – с ходу придумала я.

– Мать твоя с ума сходила всю ночь. Звонила мне каждые полчаса, наверное.

– Делать ей нечего.

– Она переживает. Я тоже переживал, уже думал идти тебя искать.

– И где бы ты искал меня? – усмехнулась я.

– Около твоей «Старой Праги» конечно же.

– Хорошо, что не пошел, потому что меня там не было.

– Ладно, давай в «Макдак», хочешь?

– Что там делать? Жевать булки?

– Выпьем кофе, съедим по мороженому. Поболтаем немного. Вечером у меня опять подработка…

– Спать хочу, Богдан. Еле на ногах держусь после вчерашнего. А что за подработка у тебя?

– Так, ходит девочка, учит алгебру. Глупая как пробка, и возни с ней полно. Но мать ее платит хорошо.

Богдан убрал руку с моего плеча и зашагал вперед. Я последовала за ним. Ладно, «Макдак» так «Макдак».

3

У Снежанки моей вечером намечалось свидание.

Я поняла это сразу, едва прискакала домой в пятом часу, кинула сумку в коридоре и заглянула в нашу комнату. Сестренка торчала перед зеркалом и пыталась сделать себе красивые брови. Она возилась с тенями, рисовала, после стирала и снова рисовала.

Щеки ее, и без того всегда румяные, теперь горели, как два фонаря, – явный признак того, что Снежанка не в настроении. Косметика валялась по всему столу, и два внушительных пятна от лака говорили о том, что ногти тоже приводили в порядок. Ярко-розовые пятна от лака.

– Это надо стереть прямо сейчас, – сказала я, потому что терпеть не могла беспорядка на своем столе. – И давай я тебе помогу. Так не пойдет. Садись и рассказывай, кто он.

– Ты про что? – сделала вид, что не поняла, сестра, покорно передавая мне темный карандаш.

– Ты явно не к репетитору собираешься. Новые джинсы, новая рубашка с вышивкой. Это свидание, детка, как ни крути.

– Вот вечно ты догадаешься, – буркнула сестра, но без обиды.

– Конечно, если ты с таким серьезным видом рисуешь брови, то дело в мальчике.