Та, что стала Солнцем - [125]

Неожиданно возникла какая-то суета снаружи, и в юрту вбежал конюх. Он поклонился и тревожно произнес:

– Князь! Прошу вас пойти со мной! Ваш любимый конь… он…

Господин Ван с побелевшими губами нехорошо рассмеялся:

– Ваш конь! Какая жалость…

– Если это ты посмел?! – Эсэнь, уже хватая свой плащ, с подозрением взглянул на господина Ван.

– Что, брат? Тоже проявить жестокость? Будь уверен, если бы я хотел причинить тебе боль, ты бы это понял.

С лицом, искаженным яростью, Эсэнь повернулся и выбежал из юрты. За ним последовали стражники. Оюан и господин Ван остались наедине с книгами, тихо сгорающими в очаге, вдалеке ржал конь.

Оюан смотрел на отблески огня, на склоненное лицо господина Вана. На нем было странное, болезненное удовлетворение, словно Эсэнь подтвердил нечто такое, чего желал господин Ван, но, подтвердив это, он убил в нем нечто другое, какой-то остаток надежды.

– Убирайся, – прошипел господин Ван.

Оюан оставил его смотреть на сгорающие книги. Это было жалкое зрелище, но чувство вины Оюана не имело отношения к господину Вану. Это предательство Оюана превратило чистого душой Эсэня в человека, способного на жестокость и подозрительность. Столько лет Оюан наблюдал за простой способностью Эсэня радоваться жизни с завистью и восхищением, с упреком и нежностью, а теперь она исчезла.

* * *

В это мрачное утро все понимали, что они, вероятно, простоят тут весь остаток дня из-за плохого настроения Великого князя Хэнани. Умер его конь – от заворота кишок, и Эсэнь на много часов погрузился в ярость и горе. Несмотря на его подозрения насчет господина Ван, болезнь коня уже подтвердило вскрытие: просто такие вещи иногда случаются.

– С чего бы ему так убиваться из-за какого-то коня? – сказал Шао, подбрасывая пальцами черный камешек для игры в вейци[38]. Они сидели в юрте Оюана. Снаружи лил дождь, что соответствовало общему настроению.

– Его подарил ему отец, – ответил Оюан, ставя на место свой белый камень. Он терпеть не мог говорить об Эсэне с Шао, будто Эсэнь был всего лишь врагом. Однако все равно заставлял себя это делать. Он представлял себе свои отношения с Эсэнем в виде тонкой полосы металла, которую Оюан намеренно сгибает и разгибает. Каждый раз, когда он ее сгибал, ему было больно. Может быть, боль прекратится, когда эта полоса наконец сломается, но Оюан не мог заставить себя в это поверить.

Шао спросил:

– Где остальные? Они опаздывают.

Словно в ответ на его вопрос, клапан юрты поднялся, впустив волну дождя, и командир Чу вошел, пригнувшись, в юрту. Без всякого предисловия он сказал:

– Генерал Чжао Мань пропал. Оюан быстро поднял глаза:

– Подробности!

– Никто из его отряда не видел его с прошлой ночи. По-видимому, он не ночевал в своей юрте.

– Дезертировал? – спросил Шао.

– Возможно. – Чу подскочил, когда клапан снова поднялся и впустил командиров других отрядов. Они вошли и опустились на колени вокруг заброшенной партии в вейци, которую выигрывал Шао.

Командир Янь сказал:

– Генерал! Возможно ли, что он все выболтал?

– Кому и зачем? – резко ответил Шао. – Маловероятно.

– Все равно нам нужно рассмотреть наихудший сценарий.

– Ясно, что наихудший сценарий не произошел, если мы сидим здесь и рассуждаем об этом, – ответил Оюан. Он говорил быстро, убеждая себя не меньше, чем других. – Разве смысл в том, что он переметнулся, не в получении награды? Зачем ему дезертировать с пустыми руками, не имея ничего, кроме того, что на нем надето? Нет. Завтра мы где-нибудь обнаружим, что он упал с коня, вот и все.

– Мы продолжаем, – сказал Шао.

Командиры Чу и Гэн кивнули, но Янь и Бай переглянулись. Через секунду Янь сказал:

– При всем уважении, генерал, я не уверен. Возможно, вы правы, но неопределенность меня беспокоит. Все больше и больше возникает такого, чего мы не знаем об этой ситуации. Как мы можем продолжать с уверенностью?

Командир Бай произнес своим скрипучим голосом:

– Я согласен с Янем. Нам следует подождать.

– Нет, уже слишком поздно, – возразил Оюан, заметив взгляды, которыми обменялись остальные после его слов. С такой настороженностью люди относятся к человеку, настолько увлеченному своей идеей, что он действует вопреки здравому смыслу. – Если есть те, кто не совсем уверен в успехе предприятия, можете выйти из него. В случае неудачи ваши имена не назовут. Я прошу у вас только молчания.

Янь и Бай снова посмотрели на остальных, а затем Янь сказал:

– Я не вижу для нас выгоды в том, чтобы говорить об этом.

– Значит, тогда наши пути расходятся, – ответил Оюан, снова поворачиваясь к игре.

– Желаю вам здоровья и успеха, генерал, – сказал Янь, поднимаясь и кланяясь. – Надеюсь, ради вашего блага, что я ошибаюсь.

Оюан положил следующий камень, почти не видя его, и заметил, как Шао недовольно поджал губы. Он подумал, что Шао собирается спорить с ним, но через секунду тот положил свой камень, ничего не сказав. Оюан, глядя вниз на доску, чувствовал, что начинает задыхаться. Черные камни Шао окружали белые, продвигаясь внутрь по спирали, не оставляя возможности для спасения.

Оюан в бешенстве смотрел на тела Яня и Бая. Их обнаружили в то утро в юрте Яня, лежащими в лужах рвоты. Несмотря на гнев, он старался, чтобы на его лице ничего не отразилось. Боковым зрением он видел Шао, держащегося в тени.