Та, что правит балом - [51]

— Тем более будь осторожен, — перебила я.

Он посмотрел на меня и вздохнул.

— Пожалуй, придется уносить отсюда ноги, пока еще одному придурку не пришла охота затеять со мной разговор по душам.

— Хорошая идея, — кивнула я.

— А что, Ник действительно думает… — начал Павел, немного помолчав, в голосе слышалось беспокойство, но глаза по-прежнему смотрели насмешливо.

— Он думает, что ты мог оказаться гораздо умнее, чем он предполагал.

— Вот как… Премного благодарен. Чего ж тебя послал, а не сам явился?

Я пожала плечами.

— Считает, что мне ты скорее доверишься.

— Да? Интересная мысль. — Он, кажется, с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться. — Сожалею, что ничем не могу помочь тебе, — развел он руками.

— Не сожалей, — вновь усмехнулась я, и мы опять уставились друг на друга.

Он смотрел на меня, и в его взгляде было только презрительное любопытство. И я поняла, что ничего он мне не скажет. Я не смогу убедить его, и все, что мне хотелось бы сказать, было бы оправданием моего собственного предательства, жалким, ничего не значащим для него сентиментальным бредом. Для него я подлая девка, которую подкладывают в постели, чтобы узнать чужие тайны. И он прав. Все слова сразу стали ненужными, и я забыла про них. Просто смотрела на него, удивляясь, что так долго, так мучительно долго могла жить без него.

Мы молчали уже минут десять, и молчание становилось тягостным. Я не находила слов, а он, похоже, их и не искал. Взглянул на часы. Я, конечно, заметила жест, не могла не заметить, и он рассчитывал на это, а я испугалась. Мысль о том, что он сейчас уйдет, и я, скорее всего, теперь уж точно никогда больше его не увижу, показалась чудовищной.

— У тебя есть время? — поспешно спросила я и невольно поморщилась, уж слишком по-бабьи жалким прозвучал мой вопрос.

— Время — единственное, что у меня есть. И даже в избытке, — улыбнулся Павел.

— Может, выпьем за встречу?

— Выпьем.

Когда бармен поставил перед нами два бокала, я спросила:

— Как ты жил эти годы? — И мне опять стало неловко.

— Мотался по свету. От Москвы до самых до окраин. — Он засмеялся чему-то и покачал головой. — И вот, как видишь, вернулся.

— Тосковал по городу?

— Нет, просто жизнь везде одинаково паршивая, и для того, чтобы жить паршиво, вовсе не обязательно тащиться на край света.

Я невольно задержала взгляд на отличных часах на его правой руке. Одет он был в джинсы и трикотажную рубашку с короткими рукавами, но вещи были фирменные и, безусловно, дорогие. Он всегда любил стильные шмотки, а привычки держатся долго.

— По тебе не скажешь, что ты живешь паршиво, — улыбнулась я, улыбкой надеясь смягчить фразу, которая могла показаться ему насмешливой. Я по-прежнему не находила нужных слов, а молчать боялась, он ведь мог уйти в любой момент.

— По тебе тоже, — усмехнулся он. — Хотя именно в этом ты пытаешься меня уверить. И что ты долгие годы ждала и все такое прочее… Или нет? Ты зачем пришла, детка? Думаешь, сможешь то, что не смог твой Ник? И какого хрена вы опять вспомнили о той чертовой кассете через столько лет?

— Ты вправе не верить мне, — пожала я плечами, — но кассета нужна мне. Мне, а не Нику, хотя ему она тоже нужна.

— Вот как? — засмеялся он, покачал головой и спросил:

— Любопытно, зачем она тебе? — Глаза его смотрели зло и настороженно, а мне вдруг стало не по себе. «Может, он работает на Ника?» — всплыло в мозгу, но вслед за опасным вопросом во мне возникло странное безразличие. Меня только пугало, что он может сейчас уйти.

— Попытаться отправить Долгих в тюрьму, — ответила я и сама засмеялась. — Должна же быть у человека мечта. У меня она есть. А у тебя?

— Сколько угодно, но с Долгих мои мечты не связаны. Бабы, деньги, яхта, тачка клевая — пожалуйста, а всякая там хреновая политика… Хорошо, что кассеты у меня нет, это избавит меня от необходимости присутствовать на твоих похоронах. Да и на моих тоже. — Лицо его стало серьезным. — Вот что, дорогая, у меня нет ничего, что могло бы заинтересовать тебя или твоего Ника, или.., как его там… Гадюку, кажется… И я больше не хочу слышать о старых днях и прежних делах. И тебе не советую ворошить их, если, конечно, то, что ты сказала, правда. — Он поднялся, спросил деловито:

— Ты на машине?

— Да.

— Отлично. Значит, доберешься. Что ж, приятно было тебя увидеть.

Я покорно встала и пошла рядом с ним к выходу, но так и не смогла поверить, что сейчас он сядет в машину и исчезнет из моей жизни, как уже сделал однажды. Я осторожно взяла его за руку, удивляясь своей робости.

— Я могла бы отвезти тебя.., или ты меня. Без разницы.

Он внимательно посмотрел, а я опустила глаза, потому что увидела снисходительную жалость, но теперь мне уже было все равно. Волна отчаяния, презрение к себе и яростная жажда чуда захватили меня, и я не способна была — да и не хотела! — что-либо замечать вокруг, я только боялась, что он исчезнет.

— Твоя тачка? — кивнул он на мою машину.

— Моя.

— Жуткая развалюха. Твои хозяева скупердяи или ты деньги жалеешь?

— Скупердяи.

— Не повезло. Ладно, поехали. Давай ключи, я за руль сяду.

Он устроился на водительском кресле, огляделся, покачал головой.

— Давненько я на таких не ездил.