Та, что правит балом - [30]

— Вы что, с ума сошли? Это побег.., последствия.., она всю жизнь будет…

— Все, все, я пошутила, появляются иногда странные идеи. В клинику можно позвонить, договориться о встрече?

— Да, конечно. — Он торопливо достал из кармана клочок бумаги с номером телефона. — Вот, пожалуйста.

— Спасибо. Завтра же позвоню.

Он неуверенно поднялся и шагнул к двери, кусая губу, вряд ли замечая это.

— Мне можно иногда заходить сюда? Или звонить?

— Конечно-конечно, — заверила я.

Он кивнул и потянулся к двери, но рука вдруг замерла, он медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.

— Юля, я чего-то не знаю? Не понимаю?

Вот так вопрос, мать твою! Ни хрена ты не знаешь, а не чего-то. И не понимаешь ни черта. А возьмись я объяснить, знать не захочешь. С этим дерьмом ведь как-то жить надо.

— Вы отличный парень, Тони, — вздохнула я. — А я.., я просто ревную. Наберемся терпения и попробуем все это пережить.

Вот за что я люблю слова: за ними можно спрятать что угодно. Говори, говори, главное, чтобы складно, и суть уходит, раз — и ее уже нет.

Мне повезло, говорить долго не пришлось. Он кивнул и удалился, а я, вздохнув с облегчением, выждав время, вышла в зал. Но радовалась рано. Тони уже ушел, но еще один проповедник был на боевом посту, стоял за стойкой и встретил меня укоризненным взглядом.

— Умеют же некоторые испортить себе жизнь, — заявил он, а я насторожилась:

— Это ты о чем?

— О твоей глупости. Что ты дурака валяешь, орешь, точно тебя черти за бока держат, а парень-то тебя любит.

— Сдурел совсем? Это Машкин парень.

— Машкин или нет, а любит тебя. Это я вижу так же ясно, как то, что ты дура набитая.

— Тебе сегодня на башку ничего не падало? Тяжелое?

— Не падало. Валандаешься со всяким дерьмом и уже поверить не можешь, что хороший человек в тебя влюбиться способен.

— Будешь допекать такой чепухой, уволюсь. Сам на своем рояле играй и шлюх прекрасной музыкой воспитывай. Первые три урока дам бесплатно.

— То, что у тебя язык как помело, мне хорошо известно. Эх, сыграй «Таганку», что ли, на душе муторно, может, полегчает…

Девки «Таганке» очень обрадовались, любимыми песнями их баловали только по большим праздникам, и я, конечно, расстаралась. Виссарион рукой махнул и удалился в подсобку.

* * *

На следующий день я болталась по магазинам в надежде избавиться от дурных мыслей. Не получилось. В смысле — избавиться. Утром я звонила в клинику, но главный врач разговором меня не удостоил, выходило, что Тони пользовался особыми привилегиями, наверняка с подачи Рахманова. Так как Рахманов объявиться не спешил, мне о таких же оставалось лишь мечтать. И вдруг Машка позвонила сама…

— Да, — буркнула я, когда высветился незнакомый номер, и услышала:

— Юлька? Наконец-то. Что с твоим телефоном?

— В машине оставила, думала, потеряла.

— Вот в чем дело. — В голосе Машки слышалась неуверенность. — А я у сестры мобильный выпросила. Много говорить не могу. Как твои дела?

— Нормально. А твои?

— Хорошо. Я.., я тогда много лишнего наговорила, не обращай внимания.

— Пустое.

— Правда?

— Конечно. Главное, чтобы у тебя все было хорошо.

— Я тебя люблю.

— Я тебя тоже.

— Приедешь?

— Как только разрешат.

— Ну.., тогда пока. Целую.

Я смотрела на телефон в своей руке и выглядела, должно быть, глупо. Впрочем, это меня меньше всего волновало. Мне бы успокоиться, но спокойствием и не пахло. Напротив, крепла уверенность, что все катится к чертям. И тут услышала:

— Юлька!

Из соседнего отдела мне радостно махал рукой Рахманов.

— Вот уж счастье привалило, — пробормотала я себе под нос и попыталась выдавить улыбку. Физиономию так перекосило, что девушка за кассой взглянула на меня с испугом. Рахманов незамедлительно возник рядом и подарил мне поцелуй.

— Солнышко, восхитительно выглядишь! — воскликнул он. В лице восторг и упоение. Вот сукин сын.

— Да уж точно, в гробу бы выглядела куда хуже, — скривилась я.

— Что? — не понял он, а может, понял, просто дурака валял.

— Неудачная шутка.

— Ты куда пропала?

Ну, это уж слишком. Может, дать ему в зубы к удивлению многочисленной публики? Было бы забавно. Но привычное благоразумие взяло верх. Однако изображать большое счастье у меня желания не возникло, и я ответила:

— Я думала, ты меня бросил.

— Что за чушь?

— Значит, нет? Ну, тогда пошли.

— Куда?

— Куда угодно, не здесь же стоять.

Мы вышли из магазина. Он ко мне приглядывался, наверное, гадал, какая муха меня укусила.

— Ты сейчас в контору? — задала я вопрос, надеясь скоренько с ним проститься.

— Собственно, я думал, что мы поедем к тебе.

— Поехали, — пожала я плечами, направляясь к его машине.

— Слушай, в чем дело? — спросил он по дороге к моему дому. — Ты странно себя ведешь. Ты на меня за что-то злишься?

Ник утверждал, что Рахманов сволочь редкостной породы, и я была склонна согласиться, но сейчас наглость любовника поставила меня в тупик.

— Ты не догадываешься?

— Нет.

Впору было рассмеяться, но я ответила:

— Я ревную.

— Меня?

— Конечно.

— К кому, дорогая?

— Ко всему миру, дорогой. Три недели ты счастливо жил без меня, а я страдала.

— Серьезно?

— Серьезно. Чуть не удавилась! Слава богу, помог добрый человек, вынул из петли.

— Это правда?

— Про петлю? Истинная, — веселилась я.