Та, что надо мной - [53]

* * *

На рассвете я велел согреть мне тёплой воды, помылся и сменил одежду, готовясь присутствовать на переговорах. На виселицу во дворе был вздёрнут труп Герта. Налетевшие вòроны уже били по нему клювами, и он раскачивался туда-сюда.

Великий герцог отправил Атке свой ответ, и между нашими лагерями уже возводили шатёр для того, чтобы командующие войсками могли прийти к соглашению. Обе стороны по-прежнему не доверяли друг другу, но у Атки были наши пленные, взятые во время ложной атаки из крепости, а также те, кто пробирался к Малве, но оказался захвачен по дороге. Пленных, которых взяли мы, прежде всего во время недавнего прорыва и окружения противника, было ещё бòльше. В иные времена каждый из них оказался бы предметом торга в течение нескольких лун, тем паче, что многие были из благородных и богатых домов. Теперь всем нам было не до денежных расчётов. Пленники были обузой, и чем дольше каждый из них оставался у врага, тем бòльшая опасность грозила его жизни. Одно только составление списков тех, кто должен быть освобождён, заняло несколько дней.

Взаимный обмен клятвами тоже затянулся. Было принято решение принести их письменно, и теперь каждый искал извороты и умолчания в обещаниях противника.

Войска не выказывали особого недовольства этими задержками. Кто-то был измотан прошедшим голодом и осадой, кто-то ещё необстрелянным вступил в свой первый бой сразу после изнурительного трёхдневного марша. Я же воспользовался передышкой, чтобы пополнить запасы, необходимые мне как лекарю. В соседней деревеньке обнаружилось крепчайшее и чистейшее хлебное вино из всего, что я когда-либо видел. Одного из лекарей я послал на ближайший бòльшой базар купить крепких шёлковых ниток, полотно и макового настоя. Его нередко тоже готовят на хлебном вине, так что он отлично сохраняется до весны. Делать настой сам я не рисковал, а лекаря попросил убрать бутыль в сундук, запереть, и хранить ключ у себя, пока в нём не будет надобности.

Глава 9

Третья луна зимы и первая луна весны, 505 год от обряда Единения

Дороги уже сильно развезло, так что мои походы за припасами затянулись. В один из дней я вышел из лагеря ещё зимой, а вернулся весной. Под ослепительно ярким солнцем снег растаял всего за сутки. К одному из сезонов недавно была добавлена лишняя луна, но даже с учётом этого весна выдалась на редкость ранней.

Я плёлся по раскисшей дороге и вспоминал другую до срока наступившую весну времён своей юности. Тогда я уже прошёл Обретение, но отец ещё не загружал меня работой, и я частенько уходил скитаться по окрестностям Вилагола один или с друзьями. Обычно меня манил путь на север, который шёл вдоль бòльшого озера Лактруит. В день перед ночью полнолуния озеро из-за талых вод разлилось, затопив дорогу. Я мог идти по ней лишь потому, что здесь, рядом со столицей, она была надёжно вымощена булыжниками, а я был в высоких, хорошо прошитых кожаных сапогах. Но утром вода всё равно доходила мне до колен. Когда же я возвращался домой, камни уже успели просохнуть и отсвечивали под солнцем нежным серым цветом.

Птицы бòльшими стаями летели с зимовок и искали отдыха возле озера. На придорожном кусте сидели несколько жаворонков со смешными рожками на голове, каких мне раньше ещё не приходилось видеть. Заросли рогоза на Лактруит кишели солидными благородными утками с задранными над водой гузками, мелкими вертлявыми нырками, церемонными поганками, и когда я подходил поближе, в глазах становилось пестро от прихотливой окраски их оперения. Возле берега расхаживали кулики, что-то выискивая во взбламученной грязи. Ранней весной охотиться на озёрах разрешено даже крестьянам, и у многих простолюдинов в эту пору вечером стоит на столе утиная похлёбка с молодой крапивой. Я же был свободен от охотничьих забот, и мог просто радоваться изобилию и щедрости мира, вдыхая всей грудью влажный воздух, напоённый запахами оттаявшей земли.

Ближе к вечеру я уселся на обсохшую траву возле дороги, решив перекусить взятой из дома снедью. Трубный, ликующий звук заставил меня поднять голову. Надо мной летели журавли. Они редко встречаются возле Вилагола, поскольку живут обычно на севере Павии, там, где много болот. Сердце моё замерло от благодарности при мысли, что, не закричи они, я мог бы и вовсе их не увидеть.

Когда я уже уходил от озера, меня настиг другой трубный звук, гораздо ниже, глуше и мрачнее. Это была выпь, и её голос словно бы предупреждал меня о грядущих горестях. И всё же это был, пожалуй, самый счастливый день в моей жизни.

Нынешняя стремительная весна подобным же образом, но куда сильней, томила меня предчувствием будущих бедствий. И ни молодая трава, ни кустики дрока вдоль дороги, уже собравшиеся разворачивать листья, не радовали меня. Я вспомнил, что когда-то Раян, показывая его мне, говорила, что он именуется не только дроком красильным, но и дроком кровожадным — не знаю уж, почему.

* * *

Вскоре, наконец, завершились переговоры. А ещё через день армии снова встали напротив друг друга на поле боя. Даже после обмена пленными мы превосходили врага силами, поэтому Атка предпочёл обороняться, зная, что нападающий теряет бòльше, особенно в начале сражения, от лучников. Он давно уже занял удобную позицию на возвышенности, с их левого фланга и нашего правого его защищал от окружения здешний пруд. С полудня до темноты войска сражались друг с другом, почти не сбивая строй, лишь те, кто стоял в задних рядах, замещали убитых, раненых и просто смертельно уставших. К вечеру Малва начал одерживать верх, и попытался прижать врага к берегу, но Атка ушёл, отступив с позиции. Войска много раз прокатывались по одному и тому же месту, наступали, отступали и снова наступали, так что раненые, которых товарищи не сумели увести в тыл, были просто раздавлены. Ночью мне удалось найти на поле боя всего двоих живых. Одним из них был Слей, лежавший без памяти под прибрежным кустом. Парень, похоже, родился в рубашке.