Следом за ними воскресший поэт увидел глубокие моря, плавучие мины, подводные лодки, грозные военные флоты. Он увидел поля сражений Восточной Пруссии, Польши, тихий сибирский городок, сражения в Африке, Анзак и Седюль-Бар>{242}, Салоники, изуродованную красоту и пугающе бесконечные, словно море, окопы Сухой Шампани, раненого младшего лейтенанта, которого несут к лазарету, и бейсболистов Коннектикута, и сражения, сражения, сражения; но в минуту, когда он должен был увидеть заранее предвкушаемый финал, капрал вновь надел свою безглазую маску и, прежде чем уйти, сказал:
— Артиллерист, вы опоздали на перекличку. Теперь вас отметили как отсутствующего.
Раздались нежные и меланхоличные звуки трубы, игравшей отбой.
Перед тем как отправиться в казарму, воскресший поэт поднял голову к небу и увидел созвездия, которые в ответ на исторгаемые землей и небом крики рассыпались миллионом душистых, сияющих лепестков и складывались в слова:
* * *
Он ушел с равнодушным видом, как и другие…
* * *
И фронт озарялся огнем, разлеталась шестигранная картечь, распускались стальные цветы, колючая проволока извивалась от кровавого желания, траншеи открывали свои чресла, будто самки перед самцами.
И пока поэт слушал свист снарядов над окопами, Прекрасная Дама ласково сжимала в руке всемирное мужское достоинство, свою великолепную подвеску из храбрых воинов, горящую бесчисленными огнями.
Рогатки под дождем, что кобылицы в пене.
О этот черный день, чуть не сгубивший полк.
Траншеи и форты, о близнецы Сиама!
Когда капрал в безглазой маске, окутанный облаком удушливого газа, подъехал к линии фронта, чтобы договориться о заготовке дров, он на секунду замер на месте и очарованно улыбнулся будущему — в этот момент снаряд большого калибра поразил его прямо в голову и вышел из нее, как невинная кровь, как ликующая Минерва.
Встаньте все и поприветствуйте победу!