Первая открытка от родителей пришла из Мадейры, и Джеллис усмехнулась. «Наверное, мне надо было поехать с ними, по крайней мере, я бы не мерзла». Вокруг коттеджа завывал арктический ветер, видимо, должен был выпасть снег. В деревне все готовились к Рождеству. В окнах появились елки и огоньки, на дверях — гирлянды. Но не на ее двери.
Она смотрела, как падает снег, сидя с сыном на ковре в гостиной. Крошечные хлопья покрыли поля и крыши, как сахарная пудра. «Белое Рождество? Может быть. Последнее Рождество, проведенное во Франции, было теплым. И мы строили так много планов… Мы смеялись и любили друг друга. Но это Рождество… В это Рождество я буду одна…»
Она с грустной улыбкой смотрела на маленького Себастьена, и сердце ее переполнялось любовью к этому осколочку, к этой крошечной частичке ее мужа. А малыш тем временем с воодушевлением тряс погремушку, которую она держала над ним. «Узнает ли он когда-нибудь своего отца? А если узнает, то что подумает? Что будет к нему чувствовать? Будет ли сердиться? Или печалиться?» Глазки малыша начали смыкаться, и она снова улыбнулась.
— Ты занимаешь все мое время, мой маленький, — тихо сказала она. — Я только и делаю, что вожусь с тобой, забросив все дела. Но нам все равно, не так ли? — Она положила погремушку, подняла ребенка, прижала к себе его теплое пухленькое тельце, потерлась носом о его мягкую шейку. — А ты становишься тяжелым, дружок. — Она неловко встала на ноги, медленно подошла к колыбельке и осторожно уложила сынишку. — Я люблю тебя, — прошептала она и укрыла его теплым одеяльцем. — А на следующий год, когда ты станешь старше и будешь больше понимать, может быть, все изменится. — «Может, я кого-нибудь встречу. Может, даже выйду замуж». Однако она не могла представить себя замужем ни за кем, кроме Себастьена. Следующий год будет лучше.
Глубоко вздохнув, она вошла на кухню и огляделась. «А ты становишься неряхой, Джеллис, — упрекнула она себя. — Ты ведь раньше никогда не оставляла кухню в таком состоянии. То, что у тебя есть ребенок, вовсе не значит, что надо жить в беспорядке. Мать всегда так говорит». И улыбнувшись, она принялась за уборку.
Натянув резиновые перчатки, Джеллис начала наводить порядок. Через полтора часа, раскрасневшись от усердия, она вынесла пустые молочные бутылки за дверь. Поставив их на ступеньки, она выпрямилась, посмотрела на кружившие в воздухе снежинки и… заметила высокую фигуру мужчины. Он стоял на противоположной стороне улицы.
— Нет, — слабо прошептала она.
Сердце у нее болезненно сжалось, она нащупала дверную раму и крепко вцепилась в нее. Мужчина был без пальто, на нем был темно-синий толстый свитер и вельветовые брюки. Он держал обе руки в карманах. Темные волосы его были пересыпаны снегом. Он был таким же мрачным, суровым, как тогда, в Портсмуте.
И словно во сне, она заметила, как он идет к ней. Глядя ей в глаза, он распахнул ворота, аккуратно закрыл их за собой и медленно пошел по дорожке.
— Здравствуй, Джеллис, — тихим бесстрастным голосом поздоровался он. — Или, лучше сказать, мадам Фуркар?
— Что? — прошептала она.
— Но ведь ты мадам Фуркар, не так ли?
Сердце у нее сжалось, она выпрямилась и глубоко вздохнула.
— Да, — подтвердила она.
— Так почему же ты мне об этом не сказала?
— Я не хотела, чтобы ты знал, — с болью попыталась защититься она. — Уходи, пожалуйста.
— Нет. А ты не хочешь узнать, как я это выяснил?
Она яростно замотала головой, пытаясь закрыть глаза. Но он подставил ногу.
— Я поехал к твоим родителям, и соседка любезно сообщила мне, что они уехали. И она также сказала мне, — мрачно добавил он, — что ей страшно понравилась моя свадьба.
Джеллис опустила глаза и ничего не сказала. Да и что она могла сказать?
— Так что же еще ты от меня утаила? — злобно спросил Себастьен.
Джеллис испуганно и тихо вскрикнула и снова попыталась захлопнуть дверь.
Он дернул на себя дверную ручку, вошел в дом и затворил дверь изнутри.
— Что еще, Джеллис? Что еще?
И глядя в глубокие карие глаза, дрожащая, загипнотизированная, уверенная, что соседка рассказала ему все, она прошептала:
— То, что у тебя есть сын.
— Что?
— Что? — эхом отозвалась Джеллис.
— Что ты сказала? — хрипло спросил Себастьен.
— То, что у тебя сын, — прошептала она. Широко открыв потемневшие глаза, она отступила на шаг назад.
— Сын? — недоверчиво переспросил Себастьен. Он застыл в глубоком потрясении и бессмысленно повторил: — Сын?
— Да. Мне пришлось… — И словно в подтверждение ее слов, раздался слабый плач, перешедший в яростный крик. Беспомощно взмахнув рукой, Джеллис поспешила в комнату. Ей казалось, будто ноги у нее стали ватными. Она почти ничего не соображала и лишь понимала, что Себастьен идет за ней, и шаги его звучали тяжело и грозно. Она подбежала к колыбельке. Подняв своего шумного сынишку — их сынишку, она, словно защищая, прижала его к груди.
— Тише, тише, — машинально принялась успокаивать она ребенка. — Все в порядке, я здесь. Он голоден, — невразумительно пробормотала она, все еще стоя спиной к Себастьену.
— А сколько… — как во сне спросил он. — Я хочу сказать, сколько ребенку?..
