Сюннёве Сульбаккен - [13]

— Ты сердишься на меня?

А когда он тоже посмотрел на нее, она неожиданно заплакала.

— Нет, что ты, — сказал Торбьорн, покраснев до корней волос. Он протянул ей руку, но она не видела ее, так как глаза ее были полны слез. Он опустил руку и спросил:

— Значит, ты слышала все, о чем мы говорили?

— Все! — ответила она, снова посмотрела на него и засмеялась, но глаза ее еще больше наполнились слезами, и Торбьорн просто не знал, что ему делать.

— Я, наверно, очень гадко вел себя, — вырвалось у него. Он сказал это с такой нежностью, что Сюннёве невольно опустила глаза и немного отвернулась от него.

— Не суди о том, чего не знаешь. — голос ее дрогнул, и Торбьорну вдруг стало не по себе. Он почувствовал себя совсем маленьким и беспомощным и, не зная что сказать, вымолвил:

— Прости меня, ладно?

Но тут она снова разрыдалась. Торбьорн не мог больше выдержать, он бросился к Сюннёве, обнял ее и тихо спросил:

— Ведь ты тоже любишь меня, Сюннёве?

— Да, — отвечала она, всхлипывая.

— И из-за этого страдаешь?

Она молчала.

— Из-за этого, да, из-за этого? — несколько раз повторил он. Но Сюннёве рыдала все сильнее и сильнее, стараясь высвободиться из его объятий.

— Сюннёве! — сказал он и еще крепче обнял ее. А она склонила голову к нему на грудь и все плакала, плакала.

— Давай поговорим о наших делах, — сказал Торбьорн, усаживая ее на траву; сам он сел с ней рядом. Сюннёве вытерла глаза и попыталась улыбнуться. Тогда он взял ее руку в свою и посмотрел ей прямо в глаза:

— А что твои родители говорят обо мне?

— В общем то же, что и твой отец, — ответила Сюннёве, перебирая рукой траву.

— А что именно?

Что ты немного своенравен… немного, — прибавила она.

— Гм, а ты тоже так думаешь?

Она молчала.

— Такой уж весь наш род, — сказал Торбьорн.

— Но ведь тебя никто не заставляет быть таким, — ответила ему Сюннёве. Торбьорну это не понравилось и он сказал уклончиво:

— Ведь мои родители не гаугианцы.

Сюннёве посмотрела на него укоризненно, и Торбьорн тотчас же пожалел, что так сказал. А Сюннёве заметила ему мягко:

— Если ты намекаешь на моих родителей, то уж оставь их лучше такими, какие они есть… Ведь все-таки они мои родители, и я должна их слушаться.

— Тогда пусть и на меня перестанут наговаривать, — сказал Торбьорн. — И вообще я не понимаю, почему всякий кому не лень, сует нос в мои дела. Ведь никому так не перемывают косточки, как мне.

И тут Сюннёве подумала, что в словах Торбьорна много правды_ Она сама никак не могла понять, почему к нему все относились строже, чем к другим. Подумав немного, она сказала:

— Конечно, это все верно, но… если уж так получилось…

— Значит, я один должен тащить воз, в который они меня впрягли, а сами они даже пальцем не хотят пошевелить, чтобы сдвинуть его с места?

— Да, это, конечно, тяжело, но…

— Но иначе не видать мне тебя как ушей своих?

Сюннёве молчала.

— А ты никогда не спрашивала их об этом? — сказал Торбьорн, привлекая к себе ее руку.

— Я не решалась, — ответила Сюннёве тихо. Он помолчал.

— И ты, никогда не говорила с ними обо мне?

— Нет.

— Откуда же ты знаешь, что они скажут?

— Знаю.

Торбьорн нахмурился, оперся локтем о колено, а голову положил на руку.

— Если так будет продолжаться, не бывать мне на Сульбаккене, — сказал он, помолчав. Вместо ответа Сюннёве снова разрыдалась. Торбьорн не знал, почему она плачет, но вдруг почувствовал, что сам вот-вот расплачется.

— Я ведь знаю, что часто поступал нехорошо. Но ведь меня тоже надо понять… пойми, я вовсе не такой уж плохой. — Он остановился, помолчал минуту. — Мне ведь всего двадцать лет, и… я… — Торбьорн никак не мог закончить свою мысль. — Но тот, кто меня… любит по-настоящему любит, должен… Тут он окончательно смешался и умолк. Вдруг он услышал ее приглушенный голос:

— Не говори так… ты не знаешь, как сильно… Я не могла сказать об этом даже Ингрид… — Она снова разрыдалась — Ты не знаешь… как… я… страдаю…

Он обнял ее и крепко прижал к своей груди.

— Поговори скорее с родителями, — прошептал он, — и увидишь, все будет хорошо.

— Я все сделаю, как ты захочешь.

— Все?

Она повернулась к нему и обвила рукой его шею.

— Я хочу, чтобы ты любил меня так же сильно, как я люблю тебя! — сказала она, пытаясь улыбнуться.

— А разве я не люблю тебя? — спросил он тихо и нежно.

— Нет, не любишь! Если бы ты хоть немного меня любил, ты бы слушался меня, делал, как я тебе говорю. А ведь ты хорошо знаешь, что нужно для того, чтобы мы были вместе, но ты не хочешь этого. А почему?

Раз уж Сюннёве заговорила о том, что у нее так наболело, она должна была высказать все.

— Боже мой, если бы ты знал, как я жду того дня когда ты придешь на Сульбаккен. Но о тебе вечно говорят что-нибудь плохое, даже твои собственные родители и ты сам в этом виноват.

И Торбьорн вдруг явственно увидел, как Сюннёве ходит по Сульбаккену, ожидая того счастливого мгновения, когда она сможет привести его к своим родителям. И он сам виноват, что это мгновение еще не наступило.

— Но почему же ты не сказала мне об этом раньше?

— Разве я тебе не говорила?

— Говорить-то говорила, но не так, как сейчас.

Она задумалась, а потом сказала, складывая свой фартук:

— Да потому… потому что никак не могла решиться.