Сытый мир - [83]

Мне подмигивали «голубые», как будто я был штатный боец с дубиной в штанах. Приходилось отделываться от них.

Деньги у меня уже кончались. Газеты сообщали, что турецкого Ирода всё же отпустили, потому что парень упорно отрицал свою вину, а в уликах были некие пробелы. Но следственный арест переродился в арест охранный, поскольку народ, естественно, не мог позволить преступнику с таким шатким оправданием, как недоказанность, просто так уйти. Ведь у каждого дома был кто-то маленький!

Не прошло, однако, незамеченным, что Ирод оставил город в покое вот уже на целых шесть недель. Если бы парень был с характером, он бы не допустил, чтобы кто-то другой вместо него пересчитывал прутья решётки слева направо и справа налево. Он бы непременно напомнил о себе! Разве что он ушёл в глубокий запой, этот сумасшедший с карманной Библией! А может, удалился на покой и теперь продаёт сторожевые будки! Убийцы совсем уж потеряли всякий вкус и стиль.

Комната в пансионате была мне больше не нужна, потому что красть у меня стало нечего.

Я спал то тут, то там, укрываясь рекламными газетами. Заслуживало раздумий, не найти ли мне какие-нибудь обходные пути в студию телевидения и там перед лицом диктора новостей держать табличку, на которой было бы написано: «Юдит, где ты?»

Время угрожало всему замыслу и губило его. Сомнения закрадывались в щёки, карточные домики рушились, костяшки домино шатались. Но ведь ещё оставался спасительный вариант — самоубить себя на свободу. На свободу от Юдит. Если я чего-нибудь не путаю, этот эвфемизм — убить на свободу — изобрёл Ницше и пустил его в обращение. «Кто подделывает или фальсифицирует слова или приобретает подделанные или фальсифицированные и пускает их в обращение, карается поиском Юдит на срок не менее двух месяцев». Р-р-гав-в-в!..

Теперь я вспоминаю слова старика Генри в его «Козероге», которые в своё время не принимал всерьёз. Они гласили приблизительно следующее: Я знаю, что где-то в это мгновение некая женщина (Юдит!) ждёт меня, и если я очень спокойно, очень расслабленно, очень медленно пойду вперёд, я попаду прямиком к ней… Я верю в это так же неукоснительно, как в то, что Бог помогает мне. Я верю в справедливость и предопределённость всех явлений..

Полдюжины мелких адвокатишек в левом полушарии моего мозга день и ночь потеют, ищут примеры и выдержки такого рода, чтобы умилостивить суд, чтобы разбудить в сонных присяжных понимание. Хотя для меня было бы предпочтительнее, мои закулисные друзья, о существовании которых я даже не подозреваю, натравить на прокурора шоблу киллеров.

Бульвары с золотыми цепочками и облупившиеся переулки. Сеть ресторанов быстрого питания и пивные с двумя столиками. Небо постоянно затянуто тучами, а плакатные щиты полны правительственной рекламы в пользу деторождения. Это приносит радость, утверждают они.

По утрам свет тёмно-зелёно склоняется вниз. Крыло ангела, долго мокнувшее в воде, в чёрной Шпрее или в коричневом Землезащитном канале. Дневная синь кажется стальной. Стекловолокно и силикон и идентичные природным ароматические вещества. В великом городе, который не может выставить приличной футбольной команды, во времена матчей становится опасно жить. Униформы служителей отелей с их кичливыми галунами — эти униформы следовало бы набить как чучела, а ночами иллюминировать розовым неоном, поставить их в импозантных позах, снабдить громкоговорителями, которые читали бы чёрную мессу, а входящим давали бы правдоподобные обещания. Вот это бы мне нравилось, это бы мне льстило, этим я был бы загипнотизирован и брал бы все пробные пакетики из плетёной корзины и прижимал бы их к сердцу…

Спектакль, когда на вокзал прибывают поезда из Варшавы… Люди, нагруженные пластиковыми пакетами, полными товаров… Товары для Запада… Колбаса, водка, иконы, нет, статуи Марии… и контрабандный антиквариат… утюги, резные фигурки, конская упряжь.

Гёльдерлин прожил счастливую жизнь, думаю я. В его жизни была любовь, был экстаз — изнуряющий, могучий, богатый словами… — и освобождающее, раскрепощающее безумие, была кротость, были целые десятилетия, проведённые в башне над Неккаром, и стихи о дивных ландшафтах, а когда он однажды хотел уйти странствовать, его башмаки спрятали. Поэтому он не смог уйти, ну никак… Поиски башмаков определённо были приятным разнообразием.

Видите ли, вот, например, так: когда я однажды дал прослушать моему другу Вольфгангу «Адажио» Альбинони, он сказал, что это похоже на музыку к фильмам. Хе-хе.

Может быть, давно уже следовало бы начать думать алогично. Я брожу по Моабиту и выискиваю частные дома рядовой застройки. Не там ищу. Уж если надеешься на случайность, надо делать не так. Не надо обрыскивать школы и гимназии, не надо ходить вокруг кинотеатров. Не надо прикреплять к фонарным столбам объявления. Не надо слоняться по вокзалам. Не надо рисовать портреты. Не надо расчерчивать городской план на квадраты. Не надо громко кричать. Это ни к чему не приведёт.

Лучше закрыть глаза и брести сквозь сардиновые стаи прохожих, вытянув перед собой руки, как это делают зомби. Как только на кого — нибудь наткнёшься, это и будет она. Бумм!