Сытый бунт. «Грязное белье» оппозиции - [43]

– Ас, выручай. Много раненых с переломами костей, но совсем нет специального медицинского оборудования. Богом заклинаю: собери денег, привези, сколько можешь. Здесь все до цента тебе вернем. Клянусь Богом.

Мухарев обошел всех знакомых. Кто дал 300 долларов, кто – 1000. Сумма сложилась примерно в 10 тысяч долларов. Он купил пять аппаратов Илизарова, а также оптику – бинокли и приборы ночного видения. На оставшиеся деньги – билет до Белграда.

На границе с Боснией сербы потребовали у Аса 45 «дойч марок». Оказалось, что Вишеград, как и прежде, стал туристским центром и каждый приезжий должен продемонстрировать свою платежеспособность. Его доводы – мол, для ваших же раненых везу оборудование, – не действовали.

На счастье, проезжал мэр Вишеграда Бранко Савович. Сразу узнал: «Ас приехал!», – усадил в свой «Мерседес». В Вишеграде везде – на улицах, в учреждениях – его тоже быстро вспомнили. И чуть ли не носили на руках.

В те дни планировалось наступление на последний мусульманский анклав – в Горажде. Мухарев, зная, как затягивает война, поспешил восвояси. Но денег на билет в обратный конец не было. Полевой командир, обещавший «вернуть все до цента», не отдал даже доллара. Оправдывался: «Извини, друг, снова начинается война, все деньги ушли на покупку оружия».

Ас отправился в столицу боснийских сербов Пале. Встречался с председателем скупщины (парламента), министром здравоохранения. Они лишь могли обещать, что когда-то, со временем, вернут ему долг. А сейчас, прости, война. Но билет до Москвы все-таки купили.

Вернувшись в Россию, найти работу охранником уже не мог. Продавал газеты в электричках. Вокзальные бандиты потребовали «отстежки», но он отказался и едва не поплатился жизнью.

А кредиторы наседали, кое-кто угрожал. Любимая женщина, уставшая от безденежья и волнений, ушла. Ас в это время кое-как устроился грузчиком. Таскал многопудовые тюки с овощами.

Коридор сужался, но Ас еще на что-то рассчитывал. «А наши политики, – думал он, – патриоты, державники, кричащие с трибун об угнетаемом сербском народе, бросают же на свои политические шоу сотни тысяч долларов? Они-то должны мне помочь?!».

Первым делом он обратился в офис КПРФ. Какой-то человек со стертым лицом, в сером костюме слушал его две с половиной минуты, прежде чем твердо заявить: «У коммунистов денег нет. Сами бедствуем».

В Конгрессе русских общин встретили приветливо. Напоили чаем, сочувственно выслушали, пообещали и попросили зайти через недельку. Потом еще через одну, потом и вовсе перестали пускать на порог.

Были и еще десятки других офисов. Разных – шикарных и обшарпанных, но никто денег ему не дал.

…Ас звонил мне из больницы. Его выписывали после операции: запущенная грыжа, приобретенная на овощебазе. Идти некуда – друг вынужден был комнату продать. Последние деньги он отдал врачу…

Казачьего генерала использовали и забыли

Однажды домой к нему пришли двое, представились сотрудниками органов госбезопасности. Один – местный, ставропольский, другой – из Москвы, названные фамилии были скорее всего вымышленными. Сказали: «России надо, чтобы ты отправился в Абхазию». Так началась война для Андрея Сердюкова, генерал-майора Союза казаков Абхазии, бывшего командира известной диверсионной группы «Эдельвейс». Спустя три года я встретил его в Чечне – незадолго до того, как Совет безопасности РФ решал, что делать с казачеством.

Тусклый свет переноски не скрадывал убогости жилища. В тесном проходе между нарами – ящик, приспособленный под обеденный стол. Его украшением были дешевые рыбные консервы, тушенка и бутылка водки. Здесь, в одном из зданий грозненского аэропорта, Андрей, его жена Ульяна и друзья казаки жили уже больше месяца.

Морщась от боли («этот чертов осколок в плече»), Андрей рассказал, что на днях его и подчиненного есаула задержали омоновцы в Грозном:

– Подскочил какой-то бешеный полковник из ФСК и заорал, показывая на нас: «Я их знаю – это они убили омоновца». (Действительно, в тот день чеченский снайпер застрелил милиционера.) Нас скрутили и потащили «кончать». К счастью, проезжали мимо знакомые десантники – отбили.

Казачий генерал приехал в Чечню, поскольку считал, что именно здесь сейчас совпадают интересы его и России. Но после того дикого происшествия засобирался домой: «Мы и здесь, – сокрушался он, – не нужны, а для кого-то, наверное, даже страшны». «Нас предали все», – буднично, безо всякой злобы говорил Андрей.

…Те незваные гости из госбезопасности, по словам Андрея, лгали, говоря: «Поработаешь в Абхазии инструктором по оружию пару недель и вернешься». Война не отпускает его, израненного, до сих пор.

А до этого 30-летний генерал жил, как многие его сверстники из ставропольских станиц. Школа, сельхозтехникум, служба в частях ВДВ. С 1985 по 1992 год работал в милиции сначала патрульным, потом в Ставропольском спецназе. В 90-м вступил в казачье войско и, когда загорелось Приднестровье, отправился туда с отрядом кубанских казаков. Правда, в боях участвовать не пришлось: пробыв несколько дней под Дубоссарами, вернулся домой.

В сентябре 92-го Сердюков уже обучал «работе» с оружием абхазских и приезжих ополченцев из резервного полка, базировавшегося в Гудауте. Чуть позже ему предложили сформировать диверсионно-штурмовой отряд. В то время в Абхазии уже было несколько особых отрядов, названных звучными именами вроде «Катран» или «Дракон». Андрей предложил имя горного цветка «Эдельвейс». Его отряд поначалу состоял из тридцати человек.