Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей - [52]

– Ну, в таком важном случае, как этот, по крайней мере по три доллара на брата, если не больше.

– Ну, мы лучше вожмем деньги, господин Том – на что нам ижвинение? Ведь и ваше такое мнение? И твое, Гек?

Мы потолковали об этом и решили, что и то и другое лестно, так уж лучше мы возьмем деньги. Для меня это было совсем новое дело, и я спросил Тома, всегда ли страны извиняются, если в чем-нибудь проштрафились?

– Да, маленькие всегда, – ответил он.

Мы летели кругом, осматривая пирамиды, а потом взлетели и опустились на плоскую верхушку самой большой и нашли, что она совершенно такая, как говорил тот человек в воскресной школе. Она была похожа на четыре пары лестниц, упирающихся широкими основаниями в землю и сходящихся на верхушке, только ступеньки у них были такие, по которым нельзя входить, как по обыкновенной лестнице; нет, каждая ступенька доходила вам до подбородка, так что кто-нибудь должен был подсаживать вас сзади. Две другие пирамиды были недалеко от этой, и люди, двигавшиеся между ними по песку, казались нам, с нашей высоты, ползающими букашками.

Том не мог сидеть спокойно, он был в неистовом восторге и восхищении от того, что мы находимся в таком знаменитом месте, где казалось, что история сочится изо всех пор. Он говорил, что ему трудно поверить, что он стоит на том самом месте, откуда принц полетел на бронзовом коне. Это случилось во времена «Тысячи и одной ночи», говорил он. Кто-то подарил этому принцу бронзового коня с гвоздиком в плече, и он мог садиться на него и летать по воздуху, как птица, и носиться по всему свету, повертывая гвоздик и направляя таким образом коня в какую угодно сторону, и подниматься, и опускаться, и сходить на землю, где вздумается.

Когда он рассказал нам все это, наступило неловкое молчание, какое бывает, знаете, если человек проврался, и вам жаль его и хочется переменить разговор, чтобы избавить его от конфуза, да ничего не приходит в голову, и прежде чем вы соберетесь с мыслями и что-нибудь начнете, молчание уже наступило и распространилось, и сделало свое дело. Мне было неловко, Джиму было неловко, и ни один из нас не знал, что сказать. Ну вот, Том сердито посмотрел на меня и говорит:

– Ну, выкладывай. Что у тебя на уме?

Я говорю:

– Том Сойер, ты сам этому не веришь.

– Это почему? Что мне мешает верить?

– То и мешает, что этого быть не могло, больше ничего.

– Почему этого быть не могло?

– А ты мне скажи, как оно могло быть?

– Этот шар довольно ясно показывает, как оно могло быть.

– Каким образом?

– Каким образом? Никогда не видывал такого идиота! Разве этот шар и бронзовый конь не одно и то же под разными именами?

– Нет, вовсе не одно и то же. Это шар, а то конь. Большая разница. Этак ты скажешь, что дом и корова одно и то же.

– Клянусь Джексоном, Гек опять поймал его! Теперь ему не извернуться, никак!

– Будет тебе зря языком болтать, Джим. Право же, ты сам не понимаешь, о чем говоришь. Да и Гек тоже. Слушай, Гек, я тебе растолкую так, чтобы ты мог понять. Видишь ли, судить о сходстве или несходстве двух вещей нужно не по их форме, а по принципу; а в обоих этих случаях принцип один и тот же. Теперь понимаешь?

Я пораскинул мозгами и говорю:

– Том, это ни к чему. Принципы – вещь хорошая, но они ничего не могут поделать против того факта, что по такой вещи, как шар, нельзя судить о такой вещи, как конь.

– Вздор, Гек; ты совсем не понял сути. Слушай же – ведь это очень просто. Мы летаем по воздуху?

– Да.

– Очень хорошо. Летаем высоко или низко, как нам вздумается?

– Да.

– Направляемся куда нам угодно?

– Да.

– Что мы делаем, чтоб управлять шаром?

– Нажимаем кнопки.

– Теперь, я думаю, ты поймешь, наконец. В другом случае мы двигаемся и правим, поворачивая гвоздик. Мы нажимаем кнопку, принц поворачивает гвоздик. Сам видишь, тут нет ни атома разницы. Я знал, что вобью наконец это в твою голову, если займусь хорошенько.

Он был так доволен, что даже засвистел. Но мы с Джимом молчали; он удивился и говорит:

– Послушай, Гек Финн, неужели ты все еще не понимаешь?

Я и говорю:

– Том Сойер, я хочу задать тебе несколько вопросов.

– Действуй, – говорит он… А Джим, вижу, и уши навострил.

– Насколько я понимаю, все дело в кнопках и гвоздике – остальное не составляет важности. Кнопка одного фасона, гвоздик другого – но дело не в том.

– Нет, дело не в том, если они управляют одной и той же силой.

– Хорошо. Какая сила действует в свече и в спичке?

– Огонь!

– Стало быть, в обеих одна и та же сила?

– Да, одна и та же в обеих.

– Хорошо. Положим, я подожгу спичкой мастерскую плотника – что тогда будет с мастерской плотника?

– Она сгорит.

– А теперь, положим, я подожгу свечкой эту пирамиду – сгорит она?

– Разумеется, нет.

– Хорошо. Но ведь огонь один и тот же в обоих случаях. Почему же мастерская сгорит, а пирамида нет?

– Потому что пирамида не может гореть.

– Ага! А конь может летать?

– Каково, Гек опять поймал его! Я вам говорю, Гек посадил его в лужу этот раз! В такую хитрую ловушку еще ни один человек не попадал, и я…

Но Джим чуть не подавился от хохота и не мог больше выговорить ни слова, а Том до того взбесился, видя, как ловко я сразил его, и повернул против него его собственное доказательство, и растрепал его в лоскутки и щепки, что только и нашелся сказать, что когда он слышит, как я и Джим начинаем рассуждать, то ему становится стыдно за род человеческий. Я ничего не говорил – я и без того был доволен. Когда мне удается убедить человека таким способом, то не в моем обычае кичится этим, как делают некоторые люди, так как я думаю, что если б я находился на его месте, то мне было бы неприятно видеть, как предо мною задаются. Лучше быть великодушным, вот мое мнение.