Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна - [2]

Тетя Полли сидела в тяжелом раздумье; письмо лежало у нее на коленях. Мы сели тоже и она начала так:

— У них там неладно и они думают, что вы оба с Гекком будете кстати… успокоите их, как они выражаются… Хотя очень способны вы с Гекком на это, нечего сказать!.. У них там один сосед, Брэс Денлап; он сватался за их Бенни, ухаживал за нею три месяца; наконец, они объявили ему напрямик, что ничего из этого не выйдет; он рассердился и это теперь их тревожит. Это человек, с которым им желательно быт в ладах, как видно уже из того, что они, в угоду ему, наняли себе в помощь на ферму его тунеядца-брата, когда это им не по карману, да и лишний он вовсе для них… Что это за Денлапы?

— Они живут в какой-нибудь мили от дяди Силаса, тетя Полли… Все фермеры в тех местах устроились в миле друг от друга… И Брэс Денлап гораздо богаче всех; у него целая куча негров. Сам он бездетный вдовец, ему тридцать шесть лет; он очень гордится своим богатством, заносчив и все его немножко боятся. Я думаю, он воображал, что ему стоит только захотеть, чтобы всякая девушка пошла за него, и его очень озадачил отказ Бенни… Но, еще бы! Бенни вдвое моложе его, и такая хорошенькая, такая миленькая, как… ну, вы сами ее знаете! Бедный дядя Силас… каково ему заискивать таким образом… сам едва сводить концы с концами, а тут нанимай еще такого бесполезного человека, как Юпитер Денлап, в угождение его братцу!

— Что за имя: Юпитер! Откуда оно?

— Это просто кличка. Но настоящее его имя уже совсем затерлось этим, я думаю! Теперь Юпитеру двадцать семь лет, а прозвали его так с того дня, как он в первый раз вздумал купаться; когда он разделся, школьный учитель увидал у него на левой ноге, над коленом, круглое темное родимое пятно, величиною с порядочную монету, а кругом этого пятна еще четыре маленьких, и сказал, что это похоже на Юпитера с его спутниками. Детям это показалось забавным и они прозвали его Юпитер; так он и остался Юпитером до сих пор. Он большого роста и силен, но лентяй, лукавец и подлаза; притом и труслив, но все же довольно добрый малый… Отпустил себе длинные волосы, а бороду бреет. У него за душой ни одного цента; Брэс кормит его даром, одевает в свое старое платье и презирает его… Юпитер близнец с другим братом.

— На кого же походит этот другой?

— Он вылитый Юпитер, как говорят, но был подельнее его; только не видать его уже семь лет. Когда ему было лет девятнадцать — двадцать, он был уличен в краже и попал в тюрьму; ему удалось бежать оттуда и он скрылся — на север куда-то. Слышно было сначала, что он продолжает там воровать и разбойничать, но с тех пор прошел уже не один год. Теперь его нет в живых; по крайней мере, так полагают. Никакого слуха о нем нет.

— Как его звали?

— Джэк.

Мы все помолчали некоторое время; тетя Полли погрузилась в раздумье.

— Вот что, — сказала она, наконец, — тетю Салли беспокоит более всего то, что этот Юпитер выводит из себя твоего дядю…

— Выводит из себя! Дядю Силаса! Да вы шутите! Разве дядя Силас способен сколько-нибудь сердиться?

— Твоя тетка говорит, что он доходит иногда просто до бешенства с этим человеком; бывает готов его прибить.

— Ну, тетя Полли, это что-то неслыханное: дядя Силас не тронет и мухи!

— Как бы там ни было, она очень встревожена. Она говорить, что дядя Силас даже совершенно переменился, вследствие этих вечных ссор. И все соседи толкуют об этом и винят во всем его же, твоего дядю, потому что он проповедник и не пригоже ему ругаться. Салли пишет, что ему теперь тяжело и на кафедру идти, до того ему стыдно; и все охладели к нему; он вовсе не так уж популярен, как был прежде.

— Но, странно все это! Ведь он был всегда такой добрый, простой, рассеянный, не вникал ни во что… такой миленький… словом, настоящий ангел! Что же такое с ним сотворилось?

II

Нам очень посчастливилось: мы попали на винтовой пароход, который шел с севера и был зафрахтован до одной бухточки или речонки на пути к Луизиане; таким образом, мы могли спуститься по всей Верхней Миссиссипи, и потом по всей Нижней, до самой фермы в Арканзасе, не пересаживаясь на другой пароход в Сен-Льюисе; это составляло, прямым путем, без малого тысячу миль.

Довольно пустынное было это судно: пассажиров было немного и все старики; они сидели все в одиночку, вдалеке друг от друга, подремывали, не шевелились. Мы ехали четыре дня, прежде чем выбрались с верховьев реки, потому что часто садились на мель; но это не было скучно… не могло быть скучно, разумеется, только для таких мальчиков-путешественников, какими были мы.

С самого начала мы с Томом догадались, что в другой каюте, рядом с нею, был больной: прислуга носила кушанья туда этому пассажиру. Наконец, мы спросили… то есть Том спросил… кто это был там? Слуга ответил, что какой-то мужчина, но что он не казался больным.

— Однако, все же мог быть болен действительно?

— Не знаю, может быть… только кажется мне, что он напускает на себя хворь.

— Почему вы так думаете?

— Да потому, что при нездоровьи он бы разделся же когда-нибудь, не так ли? А между тем этого не бывает. По крайней мере, сапог-то своих он никогда не снимает.