Сыск во время чумы - [44]

Марфа выхватила у девки из руки кругленькую, отделанную перламутром мушечницу, сама выбрала и прилепила ей большую мушку на подбородок. Молниеносно подумала – и нашлепнула еще одну туда, где расходились края адриенны.

– И жеманничай поделикатнее! – велела она, зная простоту питомицы. – Мушка на тебе – «кокеткой» зовется, вот и соответствуй… Погоди, еще одну на щеку налепим. Та означает – на все согласна! Учитесь, девки, пока я добрая.

– Опять лучший гость дуре Парашке достанется, – обиженно шепнула Дуньке Малашка.

Тут ворвалась Глашка.

– Идут, идут! – воскликнула она страшным шепотом.

– Свечи зажигай, дура, – тут же велела Марфа.

Девки, встав, как задуманно, начали жеманно охорашиваться.

Первым вошел Матвей.

– Какого славного гостя Бог послал! – обрадовалась, оценив его крупное телосложение, Марфа.

– Я к столу гость, – кладя на этот самый стол полуполтину, заявил Матвей. – Мне бы провианту домашнего, да наливочки, да пирожка, а то впору уж взвыть на казенной солонине. А нимфы пусть кого другого полюбят.

Пока Марфа смотрела на него с изумлением, вошли Левушка, Бредихин, Медведев и Архаров.

– Пятеро, – сказала она. И обвела взглядом мужчин. Последним увидела Архарова – и на него-то уставилась пристальнее, чем на молодежь.

Всякие лица видела она в своем доме. Но чтобы к девкам приходил такой пасмурный и неприятный на вид кавалер – кажется, впервые.

Марфа прочитала на этом крупном и тяжелом лице явственное недоверие. А было еще иное – то, что она по-бабьи учуяла. Сильный и довольно причудливый норов, победа над коим могла бы ее несколько развлечь…

Архаров еще не знал, что многие Марфины эскапады объясняются борьбой со скукой. А смотрел на нее весьма недоверчиво по понятной причине – неизвестно еще, сколько запросит за девку.

Марфа усмехнулась.

– А что ж! – объявила она задорно. – Коли гость хорош, так я и сама не хвора принять! Особливо столь ядреного кавалера!

При этом недвусмысленно взглянула на Архарова. Он даже немного растерялся от такой отваги и такого комплимента – воображение представило ему диковинную картину: как они оба с Марфой, люди весьма в теле, валятся на постель, и тут же слышится треск ломающихся ножек…

Но он тут же справился с зародившейся было улыбкой. Сводне и полагается подпускать шуточки-прибауточки. Надо же – только в Москве и довелось услышать про себя: ядреный кавалер. Но так ведь оно и есть.

Архаров хмыкнул, укладывая меткое словечко в память. А Марфа, сделав этот прикидочный выстрел, занялась другими гостями.

– Милости прошу, сударики мои! – звала она к столу. – Девицы стосковались, пироги в печи перестояли!

– Пироги – это мне! – потребовал Матвей. – Да и вот что – девки-то чистые?

– Экий ты грубый, – заметила Марфа. – А как им чистыми не быть? Девицы ко мне прямиком из Франции прибыли, из города Берлина. Живут тихо, уж разве что какой хороший гость пожалует, дворянского звания, так я им позволяю беседой развлечь. Грязи набраться негде! Вот, извольте радоваться, Лизета!

Парашка встала перед Матвеем и сделала реверанс.

– Благородных родителей чадо! Графских кровей! Родители померли, родня сироту обобрала, я приютила. Вот Жанета, вот Фаншета, вот Лизета…

Она показала на Малашку, у которой только глазищи торчали над кружевным краем веера.

– Ты, тетенька, говори да не заговаривайся, – усмехнулся Архаров.

Марфа опять взглянула на него – и на миг Архарову показалось, будто перед ним противник со шпагой, взглядом мерящий расстояние.

Но противник тут же отступил, опуская клинок. И это Архарову понравилось – баба не глупа, видит, на кого можно наскакивать со своими шалостями, а на кого – нет.

– А они у меня все Лизеты! – Марфа рассмеялась. – Да садись ты, сударь, в ногах правды нет. Девки, тащите пироги!

– Надо же, кругом мор, а вы веселитесь, – сказал Бредихин. – Нет чтоб о душе подумать…

– Вот тоже проповедник нашелся! Нам теперь один закон – чума! – с почти настоящей беззаботностью выпалила Марфа. – Да и кормиться как-то надо.

– Чего ж раньше смерти помирать? – поддержал ее Архаров.

– Верно, сударь мой, молвить изволил. Недаром ты мне сразу полюбился, – объявила Марфа.

– Кто, я? – Архаров несколько ошалел от этого признания.

– Ты, сударик, – подтвердила Марфа. – Я вам что скажу. Девкам и старухам – тем подавай красавчиков. Молодым женкам – тем горячих. А коли баба не молода, да и не стара, то ей подавай норовистого. Красавчик красы лишится, горячий – остынет, а вот норов никуда не денется, с норовистым надолго разбираться хватит!

Архаров онемел от столь верного определения своей натуры.

Противник нанес-таки удар. Играючи, балуясь – и все же это было вторжение в архаровские пределы, чего он не любил.

Матвей расхохотался.

– Нашлась, Николашка, и на тебя управа! Раскусили, раскусили! – закричал он.

– Я чаял, до твоего венчания не доживу. А теперь хоть понятно стало, какая невеста на тебя польстится, – добавил Бредихин. – Что, раскрасавицы, я за норовистого не сойду?

– Ты, сударь, видать, из горячих, – льстиво сказала Парашка. – Садись к столу, вон туда, к Лизете, она у нас горячих любит.

– Постой, – удержал его Матвей, которому не понравилось, как Лизета-Малашка закрывает лицо.