Сыщики. Книга 1. Король воров - [9]

Молочница подбросила монетки на руке, ссыпала их в передник и вышла на улицу.

Негодованию миссис Мосли из дома напротив не было предела. Шагая в сторону поджидающего кеба, деревенская девица беспечно размахивала пустыми бидонами и самым вульгарным образом насвистывала, чего никогда не должна делать приличная девушка, даже если ей не посчастливилось называться леди. Прежняя молочница нравилась соседке гораздо больше.

Дождавшись пассажирку, кеб сдвинулся с места, и миссис Мосли отправилась проверить, как прислуга справляется с утренними хлопотами. Если бы почтенная домовладелица задержалась еще на минутку у своих гиацинтов, то с удивлением увидела бы в конце улицы знакомую повозку. Это «захворавшая» Шарлотта спешила с утренними заказами.

Между тем молочница Эмили не теряла времени даром. Приоткрыв лючок в крыше, она сказала неожиданно низким для женщины голосом:

— Едем на Кливленд-стрит, Боб.

Кебмен тряхнул поводьями, и лошади ускорили шаг.

Девушка задернула занавеску на окошке экипажа и принялась раздеваться. Под чепцом у нее оказались неожиданно короткие для женщины волосы, уложенные к тому же в мужскую прическу. На этом метаморфозы молочницы не закончились. Продолжая негромко насвистывать, она сняла передник и платье, под которым обнаружилось мужское белье, что было совсем уж неприлично. Почтенную миссис Мосли, увидь она это, хватил бы удар. Несимпатичная молочница оказалась вовсе не девушкой, а довольно привлекательным молодым мужчиной. Впрочем, свидетелей у этого удивительного превращения не было.

Фигурку птицы, шесть пенсов и похищенное в доме на Брук-стрит письмо молодой человек оставил на сиденье рядом с собой, а костюм молочницы аккуратно сложил в большую сумку, лежавшую на полу. Из нее же был извлечен синий мундир с металлическими пуговицами, наручники, ротанговая дубинка и округлый шлем констебля с кокардой.

Неторопливо — ехать было довольно далеко — мужчина оделся, прицепил к поясу наручники и дубинку, а грубые войлочные тапочки сменил на отлично начищенные сапоги. Костюм полисмена шел ему куда больше наряда молочницы. Прежде чем надеть шлем, молодой человек достал все из той же сумки большую деревянную шкатулку. В ней оказался гримировальный набор, достойный уборной театрального актера не последней величины. Чего здесь только не было: краски, налепки, подтяжки, сажа, помада, кусочки воска, усы и бакенбарды разных размеров и цветов, бороды и парики. Порывшись, в шкатулке можно было найти повязку на один глаз, «золотые» накладки на зубы и даже русую косу. Словом, шкатулка была настоящей сокровищницей имперсонатора.

После недолгих раздумий молодой человек выбрал рыжеватую бородку клинышком и такого же цвета бачки. Приоткрыв занавеску, он пустил в экипаж луч солнца и, глядя в зеркало на передней стенке кеба, наложил бороду и бакенбарды. После этого он надел шлем и застегнул его на подбородке. Теперь в зеркале отражался настоящий бравый констебль. Ни один, даже самый придирчивый наблюдатель не смог бы заподозрить в нем недавнюю молочницу. Единственное, что досталось «полисмену» в наследство от девушки, — разноцветные глаза, зеленый и голубой.

Письмо и фигурка птицы перекочевали в карманы мундира.

Кеб въехал в бедный район. Дома тут были приземистые, сложенные из грубо отесанных кусков портлендского камня с вкраплениями ракушек и прочей древней морской мелочи. Окна, вместо изящных решеток, были прикрыты ставнями. Ни балконов с цветами, ни уютных маленьких клумбочек перед дверями здесь не водилось. Кебы навстречу почти не попадались — местным жителям были не по карману поездки в наемном экипаже, а городские омнибусы еще не проложили сюда свои маршруты.

Боб остановил повозку на углу ничем не примечательного дома. Новоявленный констебль сошел с подножки и медленным шагом отправился вверх по улице. Руки он, словно на прогулке, сложил за спиной, а в кулаке одной из них зажал металлическую птицу.

Нет ничего более естественного для лондонской улицы, чем скучающий полицейский. Случайные взгляды отскакивают от него, как мячики в лаун-теннисе. Никто из прохожих не обратил на нового полисмена ровным счетом никакого внимания. Пуская солнечных зайчиков отполированной до блеска кокардой, он прошелся до конца перекрестка, развернулся и двинулся в обратном направлении. Наконец он остановился у запущенного и грязного четырехэтажного дома с замусоренным участком и чахлым садиком.

Помедлив с минуту, «полисмен» шагнул к двери. Она оказалась незапертой. На табличке под колокольчиком черной краской было написано: «Работный дом». Войдя внутрь, самозваный констебль оказался в длинном захламленном коридоре, уходящем в обе стороны. Впереди начиналась лестница наверх.

Сжав покрепче фигурку птицы, человек в костюме полисмена достал из нагрудного кармана золотую сережку с изумрудом. Драгоценность, судя по размерам камня, была не из дешевых. Зажав ее в другом кулаке, мужчина медленно поднялся по лестнице на второй этаж. Все это время он как будто к чему-то прислушивался. Здесь, на маленькой площадке, он секунду поколебался, а потом повернул направо. У ничем не примечательной двери в конце коридора «полисмен» остановился и резко постучал.