Сыщик, ведьма и виртуальный покойник - [10]

Сцена была пуста, если не считать, возвышавшегося на ней большого, задрапированного парусиной мольберта. Я неподвижно стоял 15 секунд, наблюдая за тем, как нарастает нетерпеливое напряжение публики. Затем подошел к мольберту и медленно снял драпировку.

Картина была огромной - 6 на 8 футов, из тех, которые могли висеть в летней резиденции Медичи.

На ней изображалась какое-то голландское семейство за ужином. Выговаривающая ребенка мамаша. Двое мальчишек, пинающих друг друга под столом. Весьма достойно выглядевший глава семейства, протянувший руку за очередной порцией. В левом нижнем углу полотна была изображена девушка. Девушка сидела чуть развернувшись на стуле и смотрела с картины с таким видом, словно прекрасно знала художника и ей хотелось посмотреть, чем он занимается. Это был единственный персонаж, который ничего не делал, но зритель не сомневался, что полотно посвящено только ей.

Я всем своим существом ощущал замешательство зрителей. Неужели он решил, что эта картина способна шокировать, думали многие.

- В этом году, - начал я, - я использовал свой грант на приобретение этой работы. Картину написал в 1787 Томас Аллен Брюс - англичанин, постоянно живший в Нидерландах.

Замешательство зрителей переросло в почти неслышный ропот. Но я знал что они говорят: "И это всё? Он прикупил картину?".

- Брюс не стяжал себе славы, - продолжал я. - Он был добротным ремесленником, и лишь однажды сумел создать шедевр. Почему? Почему ему не удавалось добиться такого успеха ни раньше, ни позже? Кто эта женщина в углу полотна? Играла ли она в его жизни особую роль? Были ли они возлюбленными? Или просто друзьями? А может быть, она обладала тем внутренним огнем, который сумел зажечь ответное пламя в его душе? Мы этого никогда не узнаем. Поскольку Брюс не был крупным художником, никто не вел детальной хроники его жизни и не останавливал внимание на его окружении.

Ропот становился все громче и скоро перешел порог слышимости: - "Он что, свихнулся? Купил себе какую-то идиотскую картину, о которой никто ничего не знает!"

- Я приобрел полотно в музее "Вейк", который в силу финансовых трудностей был вынужден расстаться с частью своего собрания. В последний раз картину выставляли пятьдесят лет тому назад, и тех пор она хранилась в подвале в запасниках музея.

Ропот перешел в сердитое шипение, и до меня доносилось: "Он выдохся! Потерял изюминку!". Я же с трудом скрывал улыбку - настолько хорошо шло дело.

- Вы только подумайте. Всё это время её никто не видел. Целых полвека картина хранилась во мраке подвала. О ней, конечно, заботились. Делали все, чтобы полотно сохранилось. Но от глаз людей картина была скрыта. Изображенные на ней персонажи - по крайней мере один - играли в жизни художника огромную роль. Полотно было обречено на забвение, и я не мог этого позволить.

Шипение и шепот переросли в самые разнообразные шумы. До меня доносилось громкое покашливание, и это говорило о том, что публика начала терять интерес. Я заметил, что Фа проталкивается к выходу. Но затем она вдруг передумала и стала энергично пробиваться назад. Фа Кью увидела, как блеснуло золото, и, видимо, догадалась, что я держу в руке.

А.С.К. На ней были инициалы Алисии. Как ни странно, но это была её единственная вещь, которую я сохранил. Я делал все для того, чтобы заставить её бросить курить. Но думаю, что в конечном итоге она оказалась права. Убили её вовсе не сигареты.

Я откинул крышку зажигалки и щелкнул механизмом. Мои помощники тут же потушили огни над сценой, и меня, мое лицо освещал лишь крошечный, дрожащий язычок пламени. По репетициям я знал, насколько зловещим выглядит мое лицо в таком свете. Выдержав необходимую паузу, я поднес зажигалку к правому нижнему углу картины.

Ропот стих. Зрители замерли. Повисла такая тишина, что я слышал, как от огня слегка потрескивает рама. Я обернулся, чтобы взглянуть на аудиторию. Люди смотрели друг на друга, не зная, как им следует реагировать. Рама вдруг вспыхнула с громким треском.

Аудитория колыхнулась. Кто-то шагнул вперед. Впрочем, очень нерешительно.

Через несколько секунд занялся правый угол полотна. На мгновение пламя выхватило подпись художника. Еще миг, и имя исчезло.

Кто-то еще двинулся вперед, но замер, так и не дойдя до ступеней.

- Он сошёл с ума! - долетел до меня чей-то возглас.

Пламя, танцуя продвигалась вверх. Юные братьс исчезли в оранжевых языках, а их мамаша начала приобретать коричневый оттенок.

- Остановите его! - выкрикнул кто-то. Толпа зашевелилась. Неуверенно. Сдержанно. Без всяких реальных последствий.

Мать становилась всё чернее, чернее и чернее... Вот и она исчезла. Отец, всё еще тянущийся за порцией картофеля, тоже стал чернеть за трепещущим оранжевым занавесом.

И в этот момент произошел взрыв. Три человека бросились на сцену, однако моя служба безопасности сумела их перехватить. Настал критический момент. Моя затея может пойти прахом, если сила духа у публики окажется крепче, чем я полагал. Если больше пяти человек кинутся на сцену, то они смогут сорвать спектакль.

Охранники, проявив смекалку, прижали трех смельчаков к сцене. Я вглядывался в публику, ожидая, когда это произойдет. И вот это случилось. Одна из женщин двинулась к сцене, но за ней никто не последовал. Я был несказанно изумлен. Это была Фа! Кто мог предположить, что это будет она?!