Сыр - [2]

Сначала он лежал в тени вертолёта и считал птиц, хотя птиц не было. Языком перемещал травинку во рту, хотя не было никакой травинки. Песок засыпался в уши, лопасти переговаривались между собой.

Какая-то из небывших птиц села рядом с человеком и долго смотрела, как он погружён в свои мысли и не обращает внимания. Солнце начинало припекать.

– Хочется сладких булочек, – сказала птица.

– Воды, – сказал человек. – Сначала воды, потом сладких булочек, и ещё воды.

– Сначала булочку, – она постаралась надавить на то, что хватит и одной.

Так он стал мельником, потому что лётчик получился никудышный. Птиц прилетало всё больше, а человек добрел.

Спустя много лет птицам надоело жить на одном месте. Они собрались в большую стаю, подняли человека в воздух и улетели далеко.

Говорят, что вскоре он построил мельницу из птиц.

Фисташки

Один человек очень долго сидел под дождём и стал гладким, как морской камушек.

Очень долго сидел за столом и стал согнутым, как ракушка.

Его ушные раковины выбросило приливом на берег, а он и не заметил.

Вечерами фисташки в его пепельнице воображали себя мидиями и болтали о море, которого никогда не знали.

Как-то утром человек уплыл вместе с рыбами, потому что он это умел.

Соль во рту осталась насовсем – от фисташек, от мидий или от проходящий воды – спросить уже не у кого; в остальном же полный порядок.

Автобус

Один человек взял на себя слишком много и превратился в автобус.

Внутрь сразу же набились пассажиры.

Господин в шляпе, который вёз рыбку в целоофановом пакете. Школьная экскурсия, дети – мальчики и девочки. Возмутительный бродяга. Спящая собака. Продавщицы. Старухи. Человек с заткнутыми ушами. Спящий человек. Одинокий человек. Семейный человек. Человек с велосипедом. Человек с контрабасом. Человек с птичками. Человек с сумками. Чьи-то сумки. Чей-то чемодан. Турист с фотоаппаратами и маленькой дочкой. Учительница. Человек с сомнениями. Опаздывающая девушка. Человек с тающим мороженым. Потеющий человек. Скучающий человек. Человек с вянущими маргаритками. Человек в очках. Человек в мечтах о другом человеке. Человек с канистрой бензина. Нервный человек. Дед, одетый не по погоде. Человек с переломом. Хихикающие люди. Кашляющий человек. Человек на работу и человек уже с работы. Человек с книжкой.

Куда деваться, нужно было везти всех по маршруту, аккуратно соблюдая остановки. На то и автобус. А про то, что ты ненастоящий автобус, никому знать не следовало.

Потом он взял в себя так много, что перестал останавливаться на остановках. Он сошёл с пути. И, доехав до горизонта, всех их съел, потому что господин в шляпе, который вёз рыбку в целлофановом пакете, начал о чём-то догадываться.

Дети, теряющие пуговицы

Патологическая проверка почты делает тебя похожим на почтальона. Только наоборот: ты повязан со своим почтовым отделением, пусть даже оно умещается в ладонь, но при этом только хлопаешь дверцами пустых ящиков. Или жадно накидываешься на очередной ошмёток газеты. Или счёт. Или – о боги – действительно, письмо. От другого, такого же повязанного.

Я верблюд, и у меня в руках куча почтовых ящиков. В пустыне они не очень нужны, но я, как вы уже знаете, иначе не могу. Я верблюд не из-за горбов, хотя в прошлой жизни точно звонил в колокол и жил в башне. Просто я много пью. Воду. Все фильтры – мои друзья. Все фонтаны, колодцы и краны. Кулеры. Привлекательные бутылочки и баночки, холодильники, чайные сервизы. Очень много я пью, и верблюды, держу пари, пьют столько же. Почтовая разница между нами лишь в том, что им не приходят письма оттого, что приходить им некуда, а мне – просто никто не дописывает до конца. Верю, что пишут. Я тоже пишу очень медленно. Это вообще чудо, что я умею писать.

В детстве моей мечтой было стать яблоком. Кто-то сказал, что можно вырасти на дереве, созреть и налиться соком. Красные бока такие красивые. Блестят. В них можно натыкать гвоздики и никогда не состариться. Я висел на ветке и обливался потом, но солнце нисколько не округляло моих очертаний. Я надувал щёки и думал о кожуре и косточках. Яблоню приходили трясти, чтобы призвать меня к порядку или к обеду, но я ещё не был готов. А потом я чуточку подрос, и ветка обломилась; я понял, что сгнил, так и не став яблоком. С тех пор мне нечего терять, во всяком случае, мечты никакой не осталось.

Пуговицы, теряющие детей

Не знаю, сколько мне лет, но знаю, сколько у меня веток. На ветки иногда вешают конверты, в которых – то письма, то пустота. Приятно, когда письма, я ощущаю наполненность, даже зимой, когда до яблок ещё далеко.

Приходят люди и поют моим птицам. Петь могут те, которым легко ощутить на себе оперение. Остальных я трясу, чтобы они приносили свои плоды, иначе ничего не выйдет.

Иногда мне скучно, и я читаю. Один человек хотел стать яблоком, а я не помогла, не хотела. Я-то знаю, как лучше, как он любит пить сок и писать имэйлы, я знаю, как скучно ждать осени без его болтовни о зверях. Зверей я никогда не видала.

Яблони, кажется, не стареют; или мне одной повезло не глазеть на себя, в то время как прочие сохраняют свою тонкость. Мне бы хотелось развешивать на чужих ветвях письма и нажимать на кнопки, хотелось бы наливать тому крохе чай в его маленькую чашку, но больше он не приходит, ветви отрастают, а его всё нет, значит, стал зверем, если они и вправду существуют.