Сыны Зари - [16]

– Разные семейные подробности?

– Да, конечно, мы ведь, по сути дела, домашние животные, большинство из нас.

– Не гони, – сказала она.

* * *

Набежавший прилив сделал реку на вид тяжелой и гладкой. А слабо освещенное, покрытое барашками облаков небо превратило ее гладь в тускло-серебристую массу, словно из гигантского опрокинутого котла вылился расплавленный поток, застывший по мере охлаждения.

Эрик Росс стоял на пешеходной дорожке моста и смотрел через перила, пока за его спиной медленно проползал транспорт. Прямо под ним, у центральной опоры, застряла куча хвороста. Она рассекала поверхность воды, но почему-то ощущения движения не возникало. Рябь по обеим ее сторонам выглядела неподвижной, словно изваянной из камня.

А Росс дожидался, пока стемнеет. На одном из берегов ярко светились огни, оттуда доносились оживленные голоса: народ собирался в прибрежную пивнушку. Кое-кто уже расположился за столиками и на скамейках на специальном помосте, устроенном поближе к воде. Росс ждал, когда можно будет приступить к делу. Было тепло, и некоторые из посетителей пивной перекочевали на помост, но там пока еще для всех хватало скамеек, так что стоять не остался никто.

– Я вернусь поздно, – сказал он Энджи, уходя.

– А когда?

– Я сам не знаю точно, – ответил он. – Затрудняюсь сказать.

А люди, сидящие за столиками, непринужденно болтали, смаковали свое пиво, кто-то из них сидел в одиночестве, видимо ожидая, когда появится приятель. И Росс ждал удобного времени.

На этот раз задание казалось ему довольно странным. Конечно, работа у него была разной – и по степени трудности, и по степени риска. Чаще всего он старался выполнить ее качественно, поскольку высокое качество означало безопасность. Время от времени ему приходилось выполнять работу далеко от дома. Недели обычно более чем хватало на то, чтобы сориентироваться и найти способ действий, но вынужденная разлука с Энджи и детишками ему никогда не нравилась. Вот и теперь он чувствовал себя странным образом оторванным от них, от их общей жизни.

Он буквально впился взглядом в эту кучу хвороста и в ее извилистые формы, которые ей придавала вода, хотя на самом деле давно уже перестал ее видеть. Просто его глаза задержались на этой куче так же, как если бы он смотрел куда-то в сторону. На этот раз все было как-то по-другому. Он чувствовал себя актером, вышедшим на сцену, не зная ни текста, ни указаний режиссера, кроме «делай, мол, что хочешь». Он мог сыграть кого угодно: солдата, попавшего в ловушку во вражеском тылу, браконьера, педанта, хладнокровно составляющего план убийства... Он мог изобрести для себя какую-нибудь цель или бездумно сделать всю эту затею эффектным капризом. Он мог выполнить свою задачу с ленивой улыбкой, а мог и стать человеком, одержимым великой целью. Этаким охотником, ниспосланным Господом. Небесным демоном.

Но все же ему нужно было время, чтобы самому выучить свою роль, и место, где он мог бы ее сыграть. И не только сцены наивысшего драматизма, но всю роль целиком: как он составляет план, готовит все необходимое, как, наконец, не делает ничего особенного... Надо было войти в образ, чтобы сделать его достоверным, кем бы ни был его герой или мог бы стать.

Человек с чувством юмора и с винтовкой. Критик, чей приговор окончателен. Ангел мести. Он мог быть и тем, и другим, мог быть кем угодно.

Между тем остатки солнечного света, в последний раз отразившись в воде, исчезли. Росс оттолкнулся от перил, повернулся спиной к неоновым вывескам и к людям у пивнушки и безмятежной походкой двинулся к темному, окаймленному деревьями берегу, засунув руки в карманы и слегка склонив голову, словно задумавшись о чем-то.

Сойдя с моста, он не спеша прошел еще с полмили, к тихой боковой улочке, где оставил свой автомобиль. Он достал из багажника сумку с винтовкой и так же неторопливо направился к южному концу моста. Спешить ему было некуда. Высокие деревья по обе стороны узкой дорожки, пропуская через себя легкий ветерок, шелестели, этот звук походил на шипение пенящейся воды в плотине. Скрадывая отблески городских огней, деревья делали дорожку между ними совершенно темной. Там сейчас и шел Росс, и со стороны могло показаться, что он движется по проходу, увешанному плотными, черными пучками шерсти.

Не прошло и двух минут, как Росс был уже напротив пивнушки. Сойдя с тропки, он пробрался между низкорослыми деревьями и кустарником к самой кромке воды. До него доносились голоса людей, сидевших за столиками на помосте: то неясный гул, то вдруг чей-то повышенный голос, позволяющий различить отдельные слова, то взрыв смеха... Прицел ночного видения позволял видеть все: верхние окна пивной, макушки проходивших людей и группу посетителей, стоявших на каменных ступеньках, вделанных в берег реки, чтобы гребцы могли спускать на воду свои лодки. А некоторые сидели прямо на берегу.

Вон той девушке, должно быть, около двадцати лет, а ее парню, возможно, на пару лет больше. Они стояли совсем близко друг к другу, – вот почему Росс и выбрал именно их. Они попали как раз в окружность прицела, вдоль горизонтальной линии которого расположились их головы. Оба были блондинами. Можно было бы принять их за брата и сестру, если бы некоторая скованность движений не подсказывала бы, что это не так. Они время от времени отворачивались друг от друга, не всегда глядя в лицо даже во время разговора. Иногда, когда юноша слегка наклонялся вперед, голова девушки, качнувшись, отстранялась от него, и это было просто приемом, чтобы приблизить его к себе, а может быть, и мягко оттолкнуть, что в конечном счете было одно и то же. Ее стакан стоял на земле, и она то и дело тянулась к нему, отхлебывала немного и опускала стакан на то же место. И каждый раз юноша, наверное, думал, не коснется ли она хотя бы на миг его руки, делая вид, будто это просто случайный жест, чтобы придать убедительности своим словам. А она, должно быть, каждый раз думала, не повернется ли он, ну хотя бы чуть-чуть, чтобы встретить этот жест.