Сыны грома - [47]

– В голове у франков, поди, неразбериха, как у Свейна Рыжего, когда он считает пальцы на руках и ногах, – сказал Кнут, стоя у румпеля. – Два языческих дракона с крестами на носах! Бедолаги, верно, не знают, молиться им или бежать.

Не желая выводить местных обитателей из неведения и потому нигде надолго не останавливаясь, мы двигались по огромному медленно текущему завитку Секваны до тех пор, пока кресты на носах наших кораблей не повернулись к северо-востоку. Через два дня мы прибыли в Париж. Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не того, что увидел. Мы словно оказались в огромной лохани: в том месте река утолщалась, готовясь обогнуть с двух сторон низкий остров. Его, по словам Эгфрита, некогда занимало племя галлов, с которыми воевал Юлий Цезарь – величайший из римских полководцев.

– Вашему ярлу Цезарь пришелся бы по душе, – сказал Эгфрит, почти не скрывая отвращения. – Он поклонялся языческим богам, и от его оружия пали бесчисленные тысячи.

– Бьюсь об заклад, умер он не на тюфяке, – произнес Улаф с восторженной улыбкой.

– Ему некогда было умирать, Дядя, – вставил я. – Он был слишком занят тем, что резал христиан.

Теперь улыбнулся Эгфрит, и его глазенки лукаво сверкнули.

– Юлия Цезаря зарезали собственные друзья, когда он обсуждал со своим сенатом римские законы.

При последних словах Улаф плюнул за ширстрек «Змея», а затем сказал:

– Законы никто не любит.

По приказу Сигурда, Кнут толкнул румпель вперед, направив судно в левый рукав реки. Тот был шире правого; значит, в случае чего мы смогли бы легче развернуться. Не сводя глаз с берега, мы работали веслами еще слаженнее обычного, ведь на нас смотрели другие корабельщики. Глинистый остров, плавно выраставший из воды, венчался рукотворным травянистым валом, на котором стояла стена из гладких заостренных бревен высотой с копье. Через равные промежутки она прерывалась воротами (тянувшиеся к ним деревянные настилы вели от воды прямо в город). Этих дыр оказалось так много, что я подумал, будто франки лентяи или глупцы, раз изрешетили собственную крепость ради удобства. Место было бойкое: дюжины рыбацких лодок и пузатых кнорров стояли, выволоченные прямо на глинистый берег или привязанные к причальным столбам. Подняв обращенные к городу носы, суда ждали своих хозяев, занятых торговыми делами. День был ясный, но, едва мы подошли к Парижу на расстояние выстрела из лука, небо превратилось в огромный клубок черного, серого и желтоватого очажного дыма, который медленно поднимался к востоку.

Время от времени за бревенчатым частоколом показывался отрезок белокаменной стены, а из нее вырастали несколько бастионов, но все эти укрепления едва ли могли обеспечить городу надежную защиту. Эгфрит сказал, что мы видим лишь остатки крепости, которую римляне построили, обороняясь от врагов. «Сейчас этим стенам пришлось бы туго, даже если б на Париж напала паршивая собака. Не говоря уж о нас», – зловеще сказал я сам себе, вспомнив, как Сигурдовы волки сожгли Эбботсенд.

– Поглядите-ка на них! Ровно крысы в выгребной яме, – ухмыльнулся Брам, когда франки, приметив нас, в страхе бросились бежать по грязным настилам.

– Видать, боятся они святого распятия, – сказал я Эгфриту, стоявшему у мачты рядом с Сигурдом.

– Крестам не под силу разогнать облако греха, что окутывает эти корабли, – отрезал монах. – Даже обув сандалии самого Иисуса Христа и надев Его ризу, вы, свиньи, не станете менее жестоки. Для Всевышнего вы потеряны.

Сигурд мог бы подхватить Эгфрита и вышвырнуть за борт, точно помои из ведра, но почему-то остался глух к его куньему писку. По правде говоря, наш ярл все еще не окреп, и некоторые из его ран по-прежнему оставляли на одежде дурно пахнущие гнойные пятна. Он слегка сутулился и был худее, чем когда-либо прежде.

– Пристанем здесь, Дядя, – сказал Сигурд, показывая на свободное от лодок место в самой узкой части берега (полоса, отделявшая воду от насыпи, была лишь в два копья шириною). Не найдя причальных столбов, я посмотрел выше: на целых сто шагов в одну и в другую сторону в частоколе не было ворот. Сигурд выбрал это место, потому что отсюда мы издалека увидели бы идущих к нам людей и успели бы приготовиться к встрече.

– Хитрый черт, – пробормотал Пенда.

Прежде чем вывести корабль на глинистый берег, мы еще несколько раз с усилием взмахнули веслами, а затем молниеносно убрали их, схватили щиты и копья, надели шлемы и прямо с борта «Змея» прыгнули в топкую грязь. Обременять себя кольчугами мы не стали. Как нам ни хотелось быть готовыми к бою, если придется драться, мы понимали: наша броня громче боевого рога протрубит франкам о том, что мы пришли убивать и грабить. Не строясь в ряды, мы обыскивали взглядами насыпь и берега. Пока мы плыли под парусом, я начистил свои изношенные башмаки и теперь мысленно бранил себя за напрасно потраченное время. Ошметки кожи, смешавшись с грязью, снова стали никуда не годны, и мои ноги были мокры, как утроба Ран.

Виглаф и другие саксы взяли на борту причальные столбы и обухами топоров вбили их в грязь, а потом толстыми канатами привязали к ним корабли. На миг повиснув на носу «Змея», Сигурд неловко упал, а вставая, поскользнулся, но я, как и многие из нас, предпочел притвориться, будто слишком увлечен созерцанием Парижа, чтобы это заметить.