Сыновья Ананси - [12]
Толстяк Чарли никогда в жизни ничего не выигрывал. Ничегошеньки. Если он и принимал участие в офисных тотализаторах, то лошадь, на которую он ставил, так и не выбегала из-за передвижного барьера, а выбранная им команда оказывалась в лиге, о которой до сих пор никто не слышал, на слоновьем кладбище профессионального спорта. И это не давало ему покоя.
– Если мой отец был богом – чего, должен добавить, я ни на миг не допускаю – тогда почему я, например, не бог? В смысле, по вашим словам, я получаюсь божий сын, ведь так?
– Очевидно.
– Тогда почему я не могу ставить на победителей, или творить волшебство, или чудеса и всякие там штуки?
Она шмыгнула носом.
– Всякие божественные штуки достались твоему брату.
Толстяк Чарли почувствовал, что улыбается. Он выдохнул. Все-таки это была шутка.
– Ох. Миссис Хигглер, у меня, в общем-то, нет брата.
– Конечно есть. Вот же ты с ним, на фотографии.
Хотя Толстяк Чарли и знал, что изображено на снимке, он еще раз бросил взгляд на фотографию. Она безумна, да. Совсем с катушек съехала.
– Миссис Хигглер, – сказал он так мягко, как только возможно. – Это я. Только я, маленький. Это зеркальная дверь. Я стою рядом с ней. Это я и мое отражение.
– Это ты и твой брат.
– У меня никогда не было брата!
– Конечно был. Но я по нему не скучаю. Ты всегда был добрым мальчиком, а с ним, пока он был здесь, были проблемы. – И не успел Толстяк Чарли ничего ответить, как она добавила: – Он уехал, когда ты был совсем маленьким.
Толстяк Чарли наклонился к ней. Он положил свою большую руку на костлявую руку миссис Хигглер, ту, в которой не было чашки.
– Это неправда, – возразил он.
– Луэлла Данвидди заставила его уехать, – сказала она. – Ее-то он боялся. Но он все равно приезжал, время от времени. Может быть очаровательным, когда хочет.
Кофе она допила.
– Всегда хотел брата, – заметил Толстяк Чарли, – чтобы вместе играть.
Миссис Хигглер поднялась.
– Комната сама не приберется, – сказала она. – У меня в машине мешки для мусора. Думаю, мешков понадобится много.
– Да, – сказал Толстяк Чарли.
Он переночевал в мотеле. Утром они с миссис Хигглер снова встретились в доме его отца и сложили мусор в большие черные мешки. Собрали в пакеты одежду, чтобы отдать беднякам. Одну из коробок они заполнили вещами, которые Толстяк Чарли хотел сохранить из сентиментальных соображений: главным образом, детскими фотографиями и снимками, сделанными до его рождения.
На полу лежал старый чемодан, похожий на маленький пиратский сундук с сокровищами, только в нем хранились документы и старые бумаги. Чтобы разобраться с бумагами, Толстяк Чарли сел рядом с чемоданом. Миссис Хигглер пришла из спальни с очередным черным мешком для мусора с побитой молью одеждой.
– Твой брат ему чемодан подарил, – неожиданно брякнула миссис Хигглер. До этого момента она о своих ночных фантазиях и не вспоминала.
– Хотел бы я, чтобы у меня был брат, – сказал Толстяк Чарли и даже не понял, что сказал это вслух, пока миссис Хигглер не ответила:
– Я же сказала. У тебя есть брат.
– Вот как, – сказал он. – Ну и где мне искать своего мифического брата?
Позже он гадал, зачем задал этот вопрос. Он ей потакал? Или поддразнивал? Или просто брякнул, чтобы заполнить пустоту? Какой бы ни была истинная причина, он это произнес. А она пожевала нижнюю губу и кивнула.
– Ты должен знать, это твое наследие. Твоя кровь. – Она подошла к нему и поманила пальцем. Толстяк Чарли склонился к ней. Губы старухи щекотали его ухо, пока она шептала «понадобится… скажи…».
– Что?
– Я говорю, – сказала она нормальным тоном, – что если он тебе понадобится, скажи пауку. И брат тут как тут.
– Пауку?
– Ну да, я так и сказала. Или ты думаешь, я для здоровья говорю? Легкие упражняю? Ты что, никогда не слышал о разговорах с пчелами? Когда я была девчонкой, еще на Сент-Эндрюсе, до того как мои родители приехали сюда, мы рассказывали пчелам все хорошие новости. Ничего сложного. Поговори с пауком. Когда твой отец исчезал, я обычно так посылала ему сообщения.
– …Понятно.
– Не говори мне свое «понятно», как будто…
– Как будто что?
– Как будто я безумная старуха, которая не разбирает, что к чему. Думаешь, я право от лева не отличу?
– Хм. Нет, уверен, что отличите. Честное слово.
Миссис Хигглер это не смягчило. Она явно не была этим удовлетворена. Она подхватила со стола кофейную чашку и неодобрительно прижала ее к груди. Толстяк Чарли перешел черту, и миссис Хигглер решила удостовериться, что он понимает, что натворил.
– Да я вообще не обязана это делать, – сказала она. – Не обязана тебе помогать. Я это делаю только ради твоего отца, он был особенный, и твоей матери, она была хорошей женщиной. Рассказываю тебе важные вещи, значительные вещи. И ты должен меня слушать. Ты должен мне верить.
– Я верю, – сказал Толстяк Чарли так убедительно, как только мог.
– Ты просто угождаешь старухе.
– Нет, – солгал он. – Не угождаю. Честно, нет.
В его словах звучали честность, искренность и правда. Он был в тысячах миль от дома, в доме своего покойного отца, с безумной старухой на грани апоплексического удара. Если бы ее это успокоило, он бы с максимально возможной искренностью согласился даже с тем, что луна – это экзотический тропический фрукт.
