Сынология. Матери, воспитывающие сыновей - [32]

Возможно, я что-то упускаю, но мне всегда казалось, что споры о природе мужественности — следствие безделья и уймы свободного времени. Я ни разу не видел репортажей CNN из лагерей беженцев в Дарфуре, где серьезные журналисты освещают дискуссии о мужественности среди голодающего народа.

— Конни, расскажи, что ты сейчас видишь?

— Ситуация до сих пор неясная, но вскоре после того, как конвой ООН, везущий помощь, прибыл в основную часть лагеря, небольшая группа мужчин начала испытывать тревогу, которая быстро распространилась среди плотно скученной толпы и превратилась в яростный спор о природе мужественности.

— Известно ли, что стоит за этим спором?

— Да, Джефф. Судя по всему, мужчины в лагере чувствуют себя оторванными от своей традиционной роли добытчиков, что ведет к росту напряженности между ними и феминистскими группировками в основной массе беженцев.

— Вовлечены ли в это американцы?

— Как я говорила, ситуация еще очень нестабильная, но пока не видно, чтобы в этом конфликте участвовали граждане США.

— Спасибо, Конни. Держи нас в курсе.

— До встречи, Джефф.

— Это была журналистка CNN Конни Бамблби с прямым включением из лагеря ООН в Дарфуре, откуда только что начала поступать информация о вспышке недовольства текущими определениями мужественности. А сейчас вернемся к Профессиональной Ассоциации Гольфа, где Тайгер Вудс недавно…

В таких местах, как Дарфур, люди озабочены в основном тем, чтобы не умереть с голода. И это вполне понятно. Однако у нас больше еды и свободного времени, а потому мы гораздо серьезнее относимся к подобным вещам. Мы делаем то же, что обычно делаем с простыми вещами: создаем много шума из ничего.

Я не собираюсь затевать академических споров о мужественности — это такое болото, что потребовалось бы три книги только для обобщения уже сказанного, и даже тогда все, чего я добьюсь, это вырубка деревьев на бумагу. Вы начинаете читать, а спустя какое-то время зарабатываете головную боль. Я люблю деревья и не люблю, когда болит голова, поэтому не хочу дискуссий подобного рода.

Это одна из тех крайне политизированных тем, в которую нельзя не влезть и из которой невозможно выйти победителем, поскольку неважно, что вы говорите — кто-нибудь обязательно затеет с вами спор. Либо феминистки решат, что вы сексистская свинья, либо их противники будут думать, что вы — подкаблучник. Свинья или подкаблучник? Выбор небольшой.

Когда возник феминизм, изменивший все правила игры, мужчинам пришлось задуматься над тем, как им теперь быть. Ощутив на себе последствия того рывка, что сделали женщины, мужчины сформировали собственное движение. Одна из активных в западном мире групп — разведенные отцы, чувствующие себя исключенными из жизни собственных детей. Однако подавляющую часть движения (хотя как такового «движения» не было, а были разного рода группы) составляли мужчины среднего класса, которые не знали, кто они, и пытались это выяснить.

У нас не было лифчиков, чтобы их сжигать, поэтому многие предпочли собрания в парилках и потение вместе с другими мужчинами, как это делали индейцы. Собрания сопровождались стихами, стуком в барабаны и бегом по лесам.

Как и в любом движении, в мужском присутствовало некоторое количество мужчин, искренне желавших научиться жить в меняющемся мире; те, кто хотел избавиться от жен и пообщаться с парнями; те, кто не любил женщин и винил феминисток в собственных неудачах; возможно, были там и парни, которым просто нравилось бегать полуголыми по лесам. Более чем уверен, что в феминистском движении было то же самое. В любой группе вы найдете людей с искренними, позитивными намерениями, а также бесцельных, корыстных типов, ну и психов, конечно.

Не хочу сказать, что мужское движение было неискренним. Напротив. Одним из результатов влияния феминизма на мужчин стала переоценка того, кто мы есть. Это оказалось неизбежным и правильным следствием. Проблема заключалась в том, что большая часть первоначальной риторики следовала курсу «мы тоже жертвы», с которым у феминистского движения по понятным причинам (век назад женщины не имели права даже голосовать) были определенные проблемы.

В начале девяностых на несколько недель я и сам присоединился к мужской группе. В то время я был студентом, политически корректным и невероятно искренним, полагая, что мужские группы — настоящий билет к просветлению. Я ходил туда несколько недель, и поначалу все казалось замечательным. Парни собирались, разговаривали о том дерьме, что с ними происходило, и это было круто, учитывая, конечно, что мне, тогда двадцатилетнему, лишь предстояло открыть для себя истину: если круглые сутки смотреть на пупок, вы всегда будете находить катышки.

Вскоре происходящее начало мне казаться… скажем так… нудным. Парни заговорили о том, как «вернуть себе силу», и это выглядело скучновато. Неужели феминистки украли у них батарейки? Я не знал, была ли у меня «сила» в том смысле, в каком ее могут забрать женщины. Я думал о Супермене и криптоните⁵. Может, все дело в этом? Может, феминистки забрали наш криптонит?

Через несколько недель я прекратил туда ходить. Мне бы хотелось сказать, что я достиг философского озарения, но на самом деле все гораздо проще: группа встречалась вечером, когда по телевизору шла очень интересная передача. Не помню, о чем она была, однако телевизор казался мне гораздо привлекательнее просиживания штанов с кучкой парней и болтовни о перебоях в электроснабжении.